Дом тихой смерти (сборник)
Шрифт:
— Немного, зато очень люблю шахматные задачи. Много часов я провел в раздумьях над вашими шахматными композициями в журнале «Шахматы». Должен сказать, очень интересные задачи, сделаны с большим искусством, и разгадать их трудно, ох как трудно.
— Благодарю вас, я занимаюсь этим уже многие годы, составление шахматных задач доставляет мне удовольствие и… дает кусок хлеба. А вы что же, так и не пробовали играть?
— Играю сам с собой, и всегда проигрываю, хе-хе-хе. Играть по-настоящему вряд ли научусь, ибо в состоянии предвидеть лишь три хода вперед, на большее
— Как хорошо, что вы не играете! — заметила Вожена. — Значит, я могу рассчитывать на ваше общество, когда всех остальных опять охватит это безумие.
Детектив притворился удивленным. Хотя актером он был плохим, изобразить удивление ему не составило труда при его глуповатой внешности. Во всяком случае, журналист счел своим долгом объяснить новенькому, что имеет в виду пани Вожена.
— Видите ли, мы тут в прошлом году проводили шахматный турнир. Приз турнира учредил наш гостеприимный хозяин — серебряный кубок и бутылка коньяка «Наполеон», купленная, впрочем, нами самими в складчину. Остроумно, не правда ли? В этом году мы хотим опять провести такой же турнир, может быть, и вы примете в нем участие?
— Что вы, где мне играть с сильными игроками! К тому же я не участвовал в складчине, так что спасибо за предложение. Откровенно говоря, у меня другие планы, я приехал сюда не только отдохнуть, но и поработать — заняться изучением шведского языка. Видите ли, в следующем году мне светит длительная командировка в Стокгольм…
— Ого! Хорошее дело!
— Пустяки, я привык. А главное, пан редактор, вы слышали, что сказала панна Чедо? Если сказано было всерьез, я готов отказаться не только от шахмат, но и от шведского!
— Вот это, я понимаю, аргумент! Хотя и сомневаюсь, что вы в состоянии овладеть за месяц языком нашего северного соседа.
— Попробую. И думаю, что буду иметь возможность также понаблюдать за интересными партиями вашего турнира, когда я прискучу панне Чедо.
— В таком случае заявляю, что ни одной партии вы не увидите!
— Смотри, Вожена, — с шутливой угрозой обратился к девушке Милевский. — Если ты так ставишь вопрос, я, пожалуй, откажусь от участия в турнире.
— А это твое дело. Если ты рассчитывал, что я намерена провести отпуск в одиночестве, одна гулять по набережной, одна загорать на пляже…
— В таком случае пусть решает большинство. — Милевский посмотрел на иностранцев.
— Без вас турнир очень много потеряет, — заявил старший из братьев Свенсонов.
— К тому же вы являетесь его фаворитом, — поддержал брата младший. — Уже в прошлом году кубок должен был достаться вам.
— Разве вы не выиграли? — притворился удивленным Арт.
— К сожалению, я проиграл… пани Рожновской.
— Что?! — вскричал Бакс, стараясь, чтобы в его голосе как можно искреннее прозвучали и недоверие, и удивление, и возмущение. — Вы, один из лучших польских шахматистов, проиграли женщине?
В ответ Милевский выдал одну из своих профессиональных улыбок телезвезды, правда, на сей раз несколько вымученную:
— Что ж, я всегда был джентльменом. А если серьезно, пани Рожновская была очень сильной шахматисткой.
Произнося фамилию последнего, журналист позволил себе допустить чуть заметную ироническую интонацию.
— А Рожновский разве не играл?
— Рожновский не принимал участия в турнире, потому что должен был часто отлучаться, ездил в Щецин по делам чуть ли не через день. Если бы он играл, наверняка без труда справился бы с любым из нас. Так что вы решили, будете играть?
— Нет, благодарю вас.
— Жаль, нас семь человек, как раз не хватает одного игрока для пары.
— Я буду играть! — выкрикнул Олаф.
— Веди себя прилично, Олаф, — одернула его мать, но Милевский поддержал мальчика:
— Пусть играет, он для своих лет очень неплохой шахматист. В прошлом году он принимал участие в игре вне конкурса и, надо сказать, сражался отчаянно…
— Я выиграл у пана доктора! — опять не выдержал мальчик, вторично вызывая гнев матери и краску стыда на физиономии доктора.
Вечер «по случаю открытия курортного сезона» продолжался. Ничто больше не нарушало его мирного течения. Немного танцевали, было выпито еще несколько бутылок вина.
И потекли обычные курортные дни. Погода стояла великолепная, солнце палило вовсю, и жильцы «Альбатроса», как положено отдыхающим, проводили все дни на пляже. Виделись лишь за обедом — разморенные, загорелые, а некоторые так и просто обгоревшие на солнце до того, что клочьями слезала кожа.
Лишь супруги Ковалики не ходили на пляж. Превратив одну из комнат в мастерскую, художник все дни трудился. Он писал или пейзажи, очень недурные, или натюрморты — довольно однообразные, с постоянно повторяющимся «цветочным мотивом». Иногда, по настоянию жены, он мучился над портретом, который, как правило, ему не удавался, и не только потому, что позировала жена, а просто не лежала у него к этому душа и каждый раз приходилось совершать насилие над собой. Свободные часы супруги предпочитали проводить не на свежем воздухе, а за столиками многочисленных кафе, полупустых, ибо большинство отдыхающих загорало и купалось.
На четвертый день пребывания в Свиноустье Аристотель Бакс шел быстрым шагом по главной улице города, держа под мышкой грамматику и словарь шведского языка. Войдя в здание почтамта, детектив заказал разговор со Щецином.
«Коммутатор воеводского управления милиции? Соедините меня, пожалуйста, с майором Шиманским… Павел? Привет! Что нового? Ничего, в порядке, погода прекрасная. Мне нужен Рожновский, да, у тебя, завтра, я утром буду в Щецине, здесь регулярно курсируют катера на подводных крыльях, тогда и поговорим, привет». Арт честно старался не перерасходовать казенные деньги и свел разговор к минимуму, сразу же положив трубку, хотя за три минуты разговора он заплатил бы столько же, сколько и за одну.