Дом у кладбища
Шрифт:
– Стой, поворачивай, заходи!
В кабинете сидел начальник. хорошо ухоженный немолодой мужчина был в чёрной ковбойской шляпе. Он посмотрел на Легранского, вернее сказать, окинул взглядом и предложил садиться.
– Что ж это вы, гражданин Легранский, нарушаете правопорядок?
– Я не хотел… Это не я! Это всё эта проклятая газета!
– Нехорошо обижать репортёров, нехорошо. – Ковбой сложил руки у рта и продолжал. – Но у вас случай особенный… – и положил одну ногу на стол. – Давайте рассказывайте,
– Всё, что там пишут, это невозможно читать! Это неправда!
– Да, ты прав, времена нынче лихие, даже газету страшно взять в руки. В этом я с тобой согласен, – он погладил себя по животу. – Ну, а репортёра зачем избил?
– Я принял его за другого. Эта газета…
– Какая газета?
– «Миррикал Дей» опубликовала статью. Это всё враньё! Я никогда не изменял своей невесте, вместе мы уже три года. Мы живём душа в душу. Конечно, мы не идеальная пара, но мы любим друг друга.
– «Миррикал Дей», говоришь? Какой номер?
– Вчерашний.
Начальник медленно и лениво убрал ноги со стола, подошёл к рядом стоящему стенному шкафу, покопался в газетах. – Эта? – спросил он, достав из пачки газет вчерашний номер, но ещё не прочитанный.
– Да, – Феликс подтвердил и опустил голову, вспоминая произошедшие события.
– Так вы новый хозяин Де Труаля? – спросил начальник, пробежавшись глазами по статье. – Я вас поздравляю!
– Спасибо.
– А что за проклятье? Я что-то не пойму… Тут пишут о каком-то проклятье.
– Я сам толком не знаю. У меня довольно часто спрашивают, верю ли я в проклятье.
– Ну и что, веришь?
– Раньше я бы однозначно сказал «нет», а теперь даже не знаю…
– Почему?
– Понимаешь, какое дело… С того момента, как я переехал жить в этот дом, бывший когда-то замком, я стал замечать странные вещи.
– Какие странные вещи?
– В доме по ночам какие-то шаги и стуки. Я всю ночь не спал, не чудится же мне.
– Зря ты так с репортёром, – усмехнулся ковбой. – По-моему, отличная статья. Это их хлеб. Пусть пишут.
Легранский открыл рот. А может, у него отвисла челюсть?
– Что? Я сижу здесь избитый из-за этой… газетёнки. Моя невеста чуть от меня не ушла. На днях должны приехать мои родители, я должен их встречать в аэропорту. В таком виде я не могу показаться перед матерью, она же в обморок упадёт!
– Вот я тебе на будущее скажу: если ещё раз кто-нибудь напишет про тебя статью, ну, или приедет брать интервью, ты поблагодари и пожми руку, а что уж там будет написано… Потом вместе посмеётесь.
– А если там будет написано, что я с новой секретаршей куда-нибудь вместе ездил, и моя невеста это увидит? Пусть, конечно, пишут…
– Любить надо так, чтобы любимая в этом не сомневалась. А ты, Легранский,
Глаз у него посинел окончательно, да и нога хромать стала. Он невольно пощупал синяк и усмехнулся.
– Да, бывает.
– У нас ещё и не такое бывает. Даже заносят…
– Нет, я сам дошёл.
– Ты меня даже развеселил, Легранский!
– А что тут смешного?
– Ты себя в зеркале видел? Сидит весь в синяках, одежда порвана, волосы в разные стороны торчат! И ещё спрашивает, что тут смешного!
Легранский покраснел. Разбитая губа болела, один глаз практически ничего не видел.
– У меня есть все основания для того, чтобы возбудить в отношении вас уголовное дело. Для этого мне нужны убедительные доказательства совершённого преступления, – он сделал многозначительную паузу, – но этого я делать не буду. Ваши отношения имели сугубо личный характер, но мне придётся написать рапорт вышестоящему начальству, так сказать, отчёт о своей работе. Участок у нас неспокойный, сами видите, поэтому мы должны отчитываться.
– Товарищ начальник…
– Товарищ капитан первого ранга!
– Простите, пожалуйста, товарищ капитан. Я два дня назад приехал, на меня столько всего свалилось, и эта газета… Я сам не знаю, что я натворил, – как после исповеди выдохнул Легранский.
– На самом деле ничего страшного, если до суда не дойдёт, то всё обойдётся. Я попробую поговорить с этим Броуди, но, по-моему, он не настроен решить вопрос полюбовно. Ничего не обещаю, но попробую решить этот вопрос. Если нет тяжких телесных повреждений, то уголовное дело могут закрыть или вообще не заводить.
– Спасибо, товарищ капитан.
– Я вас больше не задерживаю.
– Я могу идти?
– Да, идите, – он взял лист бумаги, исписанный мелким неразборчивым почерком, скомкал и выбросил в мусорку. – Всё, инцидент исчерпан, вылетел в корзину.
На Легранского снова надели наручники и вывели из кабинета.
– Да, – вспомнил начальник, – и вот ещё что: не забудьте посадить их в разные камеры, а то снова подерутся.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – громко и внятно ответили конвойные.
– А знаешь что? Посади-ка ты его к Дупельту, там, кажется, было свободное место.
– Так точно, товарищ капитан!
– Будет сделано, товарищ капитан!
Они отдали честь и повели своего подопечного в обратном направлении от того, откуда привели. Холодный сумрак одиночной камеры привёл Легранского в ужас. Двери со скрипом лязгнули и замок закрылся.
«Отведите его к Дупельту… Странно, но я где-то слышал эту фамилию, не могу вспомнить где…»
– Здравствуйте, святой отец, проходите, пожалуйста, проходите, – Лиза открыла дверь и предложила войти.