Дома стены помогают
Шрифт:
Жанна была до такой степени одержима честолюбивыми замыслами, что остановить ее было невозможно.
Я спросила:
— Неужели ты бы согласилась с утра до вечера ходить на одну и ту же картину? Не надоело бы?
— Мне бы никогда не надоело бы смотреть на саму себя.
— Тогда возьми зеркало и глядись в него целый день.
— Сравнила! Кино — это тебе не зеркало.
— Значит, ты считаешь, что тебе никогда не надоест с утра до вечера упиваться своей красотой на экране?
Она
— Да, — сказала серьезно. — А разве нельзя упиваться своей красотой?
— Нет, почему же, — ответила я, потому что в конце концов что еще я могла ответить?
Тамара вернулась поздно вечером, усталая и сердитая, Жанна кинулась к ней, заслышав, как Тамара открывает дверь.
— Ну как? Все в порядке?
Тамара раздраженно ответила:
— Да ну их всех в болото!
— Нет, вы только скажите, да или нет? Будете сниматься? — не отставала Жанна.
— Не буду, — сухо уронила Тамара.
— Правда? Не будете? Почему? А мы-то думали, теперь вы станете знаменитой звездой!
— Как же, жди, — ответила Тамара.
Прелестное лицо ее покрылось гневным румянцем.
— Собралось там в одной комнате мужиков пять и стали меня со всех сторон оглядывать, совсем как Мишку твоего на выставке, только что в зубы не глядели, и приказывают наперебой: повернитесь в профиль, улыбнитесь, закройте рот, опустите голову, пройдитесь…
— Ну и что с того? — удивилась Жанна.
Тамара, не отвечая, продолжала дальше:
— Потом предлагают показать испуг, радость, страдания, счастье, ну и так далее.
— Как показать? — спросила Жанна.
— Изобразить, как умею. Спрашивают меня: если пожар, что будете делать? Я говорю: первым делом мать вытащу из комнаты. А потом? А потом вызову пожарную команду. Не годится, говорят, надо показать, как вы бегаете, собираете свои вещи, а огонь догоняет вас. Я говорю: у меня и собирать-то особенно нечего, я сначала мать должна спасти…
— Я бы тоже маму сначала спасала, — сказала я.
— Потом просят: покажите, как вы рады, что выиграли по займу сто тысяч?
— Показала? — спросила Жанна. — Я бы, наверно, сразу не поверила, а потом начала бы прыгать…
— Я не стала прыгать, — мрачно ответила Тамара. — Я надела пальто и говорю им: все, пока, я домой…
— Так прямо и сказала? — ахнула Жанна.
— Так и сказала. Так что можешь не сомневаться, не быть мне знаменитой кинозвездой, — ни Любовью Орловой, ни Михаилом Жаровым!
— Михаил Жаров — мужчина, — несмело поправила я Тамару.
— Все равно, мужчина он или… мне никогда не быть на его месте. И на студию я больше ни ногой!
Когда мы остались вдвоем, Жанна заявила авторитетным тоном:
—
— Почему не взяли?
— Нефотогенична.
— Кто? Тамара? При ее-то красоте?
— Это бывает, — все так же авторитетно продолжала Жанна. — В жизни человек довольно смазлив, вроде Тамары, а в кино выходит плохо. И потом, она уже немолодая.
— В двадцать один год?
— Для кино это много. Как думаешь, сколько лет было Джульетте?
— Не думаю, а знаю — четырнадцать.
— Наша ровесница, одним словом. Поняла?
— Ничего не поняла.
— Чего же тут непонятного: Джульетта впервые полюбила в четырнадцать, это, если хочешь знать, — возраст любви.
— А двадцать один год — это уже не возраст любви?
— Не двадцать один, а считай, двадцать два.
— Почему двадцать два? Ей совсем недавно двадцать один исполнился.
— А сколько времени будет сниматься картина? Иногда, говорят, чуть ли не целый год. Вот уже ей двадцать третий год, выходит, старовата, как ни вертись!
— Брось выдумывать.
— Не брошу. В кино нужны совсем молодые, вот такие, как мы с тобой. На экране каждая морщинка огромной кажется…
Я все никак не могла понять, к чему она клонит.
— Возьми меня, скажем. У меня, может быть, не такая конфетная внешность, но лицо характерное, необычное, и я ровесница Джульетты, почему бы им не снять меня и тебя? У тебя тоже есть что-то оригинальное…
— Хватит, — с досадой сказала я.
— Слушай, Катя, я решила, — сказала Жанна. — Едем на «Мосфильм», я знаю, как туда ехать.
— Ну и поезжай.
— Поедем вместе. Вдруг мы произведем впечатление, и нас будут снимать в какой-нибудь картине?
— Не хочу, — ответила я.
— А за компанию?
— Все равно не хочу.
Но Жанна была мастер уговаривать. Она стала припоминать все те случаи, когда ей приходилось сопровождать меня. Потом привела в пример, как в прошлом году она вместе со мной пошла к зубному врачу, когда мне должны были рвать корень глазного зуба и она все два часа просидела перед кабинетом, чтобы мне не было страшно.
Этот корень оказался последним и самым убедительным аргументом.
Я была памятлива на добро, Жанна знала эту мою особенность и рассчитала все точно.
Я сдалась. И мы обе отправились на студию «Мосфильм». Первым делом Жанна решила разыскать Арсения Ниточкина, так звали, как нам сказала Тамара, помощника режиссера, «почти Кадочникова».
В проходной студии сердитый старик-вахтер с жиденькой бородкой, похожий не то на Чарльза Дарвина, не то на академика Ивана Петровича Павлова, долго не хотел нас пускать.