Дома вдовца

Шоу Бернард

Тренч. Вы хотите сказать, что все его доходы, все его состояние — из этого источника?

Ликчиз. А как же? Все до последнего пенни.

Тренч так потрясен, что вынужден сесть.

Кокэйн (смотрит на него с состраданием). Ах, дорогой мой друг, алчность — это корень всех зол.

Ликчиз. Да, сэр. И каждый из нас не прочь иметь у себя в саду деревце от этого корня.

Кокэйн (высокомерно). Я не с вами говорю, мистер Ликчиз. Не хочу судить вас слишком строго, но профессия сборщика квартирной платы всегда внушала

мне особое отвращение.

Ликчиз. Профессия как профессия, не хуже многих других. А мне нужно о детях думать.

Кокэйн. Согласен. Это оправдание у вас действительно есть. И оно есть также у нашего друга Сарториуса. Его привязанность к дочери многое искупает... безусловно многое искупает.

Ликчиз. Она счастливая дочь, сэр. Немало дочерей выгоняли на улицу для того, чтобы Сарториус мог тешить свои родительские чувства. Что поделаешь, сэр, в делах всегда так. (Вкрадчиво.) А теперь, сэр, когда ваш друг знает, что я не виноват, он ведь не откажется замолвить за меня словечко?

Тренч (сердито встает). И не подумаю. Все это мерзость с начала и до конца, и вы, как пособник, ничего лучшего и не заслуживаете. Я уже сталкивался с такими фактами, когда работал в больнице. И у меня прямо кровь закипала, когда я думал, что ничего против этого нельзя сделать.

Ликчиз (не в силах сдержать накопившееся раздражение). Вот как, сэр! Мерзость-то мерзость, а от своей доли небось не откажетесь, когда женитесь на мисс Бланш. (Яростно.) Кто из нас хуже, хотел бы я знать,— я ли, который выдирает эти деньги у людей из глотки для того, чтобы мои дети не остались без крова, или вы, который тратите их на свои удовольствия да еще норовите свалить вину на другого!

Кокэйн. Совершенно неподходящие выражения в разговоре с джентльменом, мистер Ликчиз. Прямо какой-то революционный душок...

Ликчиз. Может быть. Но только Робинз Роу не школа светских манер. Вы походите там недельку, другую... Вот меня увольняют, так не угодно ли на мое место? Там всего наслушаетесь.

Кокэйн (с достоинством). Вы знаете, с кем вы говорите, милейший?

Ликчиз (дерзко). Очень даже хорошо знаю. Да нс больно вы мне нужны — и вы и все вам подобные! Я беден, вот в чем загвоздка! Беден — ну, значит, жулик! И жалеть меня нечего и заступаться не надо, — прибыли-то вам от этого ведь никакой нет! (Опомнившись, униженным тоном Трснчу.) Одно только словечко, сэр! Что вам стоит! В дверях появляется Сарториус, они его не замечают.

Пожалейте бедного человека!

Тренч. Вы сами, кажется, не слишком жалели других, по собственным вашим признаниям.

Ликчиз (снова выходит из себя). Побольше, чем ваш драгоценный тестюшка. Я во всяком случае... (Ледяной голос Сарториуса заставляет его застыть на месте) .

Сарториус. Будьте любезны явиться сюда завтра, мистер Ликчиз, не позже десяти утра; тогда мы закончим наши дела. Сегодня я вас больше не задерживаю.

Присмиревший Ликчиз уходит среди гробового молчания.

(После

неловкой паузы продолжает.) Это один из моих агентов,—вернее, бывший мой агент. Мне пришлось его уволить, так как он неоднократно нарушал мои предписания.

Тренч молчит.

(Поборов смущение, говорит нарочито шутливым, поддразнивающим тоном, который не идет к нему ни при каких обстоятельствах, а в данную минуту кажется невыносимо фальшивым.) Бланш сейчас придет, Гарри. Тренча коробит.

Я полагаю, что теперь мне можно вас так называть. Не прогуляться ли нам с вами по саду, мистер Кокэйн? Мои цветники славятся на всю округу.

Кокэйн. С восторгом, дорогой мистер Сарториус, с восторгом! Ваша жизнь здесь — это идиллия, настоящая идиллия. Мы только что об этом говорили.

Сарториус (лукаво). А Гарри и Бланш потом к нам присоединятся... Немного погодя. Она сейчас придет.

Тренч (торопливо). Нет! Я сейчас не могу с ней разговаривать.

Сарториус (посмеиваясь). Да неужели! Ха-ха!

От этого смеха, который он слышит впервые, Тренча всего передергивает. Даже Кокэйна берет оторопь, но он тотчас же овладевает собой.

Кокэйн. Ха-ха-ха! Хо! хо!

Тренч. Да вы не понимаете...

Сарториус. Нс понимаем? Так-таки и не понимаем? А, мистер Кокэйн? Ха-ха!

Кокэйн. Где уж понять! Ха! ха! ха!

Уходят, продолжая смеяться. Тренч, внутренне содрогаясь, опускается на стул. В дверях появляется Бланш. Лицо ее вспыхивает радостью, когда она видит, что он один. Она на цыпочках подходит к нему сзади и зажимает ему глаза. Он вскрикивает от неожиданности и, резко вскочив, вырывается из ее рук.

Бланш (удивленно). Гарри!

Тренч (силясь быть вежливым). Простите, пожалуйста! Задумался... Пожалуйста, садитесь.

Бланш (подозрительно смотрит на него). Что-нибудь случилось? (Не спеша усаживается возле письменного стола.) Тренч садится на место Кокэйна.

Тренч. Нет, нет ничего.

Бланш. Папа вас чем-нибудь обидел?

Тренч. Мы с ним почти и не разговаривали. (Встает, берет свой стул и ставит его рядом со стулом Бланш Это ей больше нравится. Она глядит на него с самой обворожительной улыбкой. У него вырывается что-то вроде рыдания, он хватает ее за руки и страстно их целует. Затем, заглядывая ей в глаза, торжественно спрашивает.) Бланш! Вы любите деньги?

Бланш (весело). Очень. А вы хотите мне дать?

Тренч (морщится). Не шутите с этим, это очень серьезно. Знаете ли вы, что мы будем очень бедны?

Бланш. Вот почему у вас был такой вид, словно у вас болят зубы?

Тренч (умоляюще). Дорогая! Право, это совсем не шутки. Знаете ли вы, что все мои доходы составляют семьсот фунтов в год?

Бланш. Это ужасно!

Гренч. Бланш, да послушай же! Говорю тебе, это очень серьезно!