Домик в Армагеддоне
Шрифт:
Вот живу теперь, – он сглотнул, продолжил торопливо, будто опасаясь, что Ефим не даст договорить. – Знаю, что не искупить, а все же хочу, Фима. Ох как хочу… искупить. Нет у меня другого желания в жизни, не осталось.
Притих.
В потянувшейся паузе, жужжащей моторами пробегающих мимо машин, память подсунула Фиме одну из самых тошнотворных своих картинок.
Он еще маленький. Но уже знает, как обстоят дела. Что папашка живет в чужой семье, что у него дочка Надя, что на могилку к маме он почти не ходит и что у него – все хорошо.
Фима в спальне, на своем диванчике, а папаша
Отшвырнув докуренную сигарету и развернувшись к дороге, Фима сказал нарочито спокойно, холодно – будто не слышал сейчас ни слова:
– Поехали?
Уже миновали развязку на Шанцевку, почти доехали до поворота на Солнечный, когда папаша заговорил снова.
– Едем к нам? Надюхи, правда, нету, у подруги осталась английский зубрить.
Отстает она по английскому. Вот решила подтянуть. Позвонила – сказала еще на день у нее останется. Но я ей позвоню, скажу, что ты у нас, она, конечно, приедет сразу. А то лучше сам за ней сгоняю. Или вместе.
– Чуть не забыл! – Фима хлопнул руками по коленям. – Мне же в Солнечный, товарища навестить. Притормози вон, на повороте. Я пешком. Он в крайнем доме живет, а тебе потом весь поселок объезжать, чтобы вывернуть. Там одностороннее.
Они съехали на обочину метрах в ста от газотурбинки. Отстегнув ремень безопасности, Фима забрал с заднего сиденья небольшую поясную сумку, в которой очки, брошюра с Уставом Владычного Стяга и ключи от пустой любореченской квартиры; приоткрыл дверцу.
Папаша развернулся к нему, сказал:
– Фима, не убегай, а?
– Да мне к товарищу, говорю же, – Фима посмотрел на него нетерпеливо. – Болеет товарищ, нужно навестить.
– Дай мне хотя бы мобильный свой наконец. Пожалуйста.
– Слушай, знаешь, а я приеду к вам. Да. Через пару денечков. Почему бы нет? Тем более – ремонт, новая мебель. Под натуральное дерево.
Он вышел из машины и двинулся через лесопосадку к въезду в поселок.
– Ефим! – Отец догнал его. Запыхался. – Вот, денег возьми. Возьми, пожалуйста. А то как ты теперь… Есть-то надо.
Фима пожал плечами.
– Возьму, ладно. То есть спасибо.
Утром Крицын обещал отвезти Надю в Любореченск. После завтрака
Фима уехал в “Казачок”, Надя осталась в Солнечном. Из слов папаши было понятно, что Надя домой не поехала. Понажимал еще раз на звонок, в доме не отзывались.
Прислонился спиной к воротам.
Рекламный щит просматривался отлично. На вышке, орудуя щеткой, стирал надпись человек в оранжевой униформе. Видимо, жидкость капала человеку на лицо, и он забавно, по-пингвиньи, пригибался, точно пытаясь сунуть голову себе под мышку.
Он тер, опускал и переворачивал щетку, макал в невидимое Фиме ведро, снова переворачивал и, дотянувшись до нужного места, тер, тер, превращая буквы сначала в широкие красные мазки, а потом – в белесые матовые разводы на сером экране. У “Армагеддона” уже исчезла заглавная “А”.
Надя ответила сразу:
– Алло! Привет, братан.
– Ты где? Все в порядке?
– Еще как! – она оживилась.- Мы придумали, как Косте машину в порядок привести.
– Это сестра твоя придумала, – услышал Фима отдаленный голос Крицына. – Не голова, а министерство наук!
– Вот, – гордо заявила Надя. – Вокс попули, слыхал?
– А ты где? Я сейчас возле Крицына.
– Правда? А мы тоже назад едем, скоро будем, – и в сторону. – Он возле тебя.
– Скажи ему, – услышал Фима, – чтобы не писал мне там ничего.
Надя, прикрыв трубку, рассмеялась. Кажется, и Крицын тоже.
Оказалось, Надя придумала заклеить надпись на “Форде” декоративной пленкой с рекламой компании, чему оба были несказанно рады. Крицын зачем-то показывал ей фотографии со стройки, и она углядела где-то эти большие красно-синие наклейки.
Шеф Крицына милостиво разрешил. Успели сгонять на фирму, взяли наклейку, и она – какая удача! – отлично подошла размерами, как раз закроет все слово, даже восклицательный знак спрячет.
Пока Крицын намывал “Форд”, Фима с Надей стояли под балкончиком. Надя просматривала вчерашнюю съемку на экране камеры, спросила:
– А ты почему из Стяга уехал?
– Сборы закончились.
– О, – удивилась Надя. – Как-то внезапно.
Как только Крицын домыл машину, они с Надей приступили к делу. Вынули из большой картонной тубы наклейку, стали примерять. Попросили его принести из гаража стремянку. Он принес. Примерялись долго, репетировали, как будут наклеивать и разравнивать пленку, когда снимут защитное покрытие. Спорили, как лучше: из центра или сверху вниз.
– Как обои нужно, – твердила Надя, и Фима подумал, что тот ремонт – в комнате с большим окном – проходил, наверное, с ее участием.
Стоя под балконом, Фима отрешенно наблюдал за их работой – как взобравшийся на стремянку Крицын, вывалив мохнатое пузо из-под задравшейся сорочки, прижимал верхний край под самую крышу, как Надя, нервничая и повизгивая, сантиметр за сантиметром расправляла пленку, вынимая из-под нее защитную клетчатую подложку.
Фима настолько увлекся, что совсем забыл про человека в униформе, занятого той же по сути работой на высоте пятого примерно этажа. Когда он взглянул в сторону вышки с рекламным экраном, там все было закончено. Сероватое прямоугольное бельмо тупо таращилось на поселок. В небе висели крупные нарядные облака.