Домовые
Шрифт:
Янка побежал, стуча маленькими копытцами, обратно к павильону и проскользнул вовнутрь. Еще через минуту там погас свет и опять взревели водяные. Очевидно, они в мраке прокладывали дорогу наружу.
Прозвучало несколько выстрелов подряд — и двери широко распахнулись. Вывалился кто-то большой, опять грянул выстрел — и большой рухнул на колени. Это мог быть только кто-то из водяных — и Родриго кинулся ра выручку.
— Нога! — только и прорычал Афоня. — К воде!
— Сейчас, сейчас!
Следом выбежал полицейский, он сразу не заметил Родриго, а когда заметил — лучше бы помолчал.
— Мать-перемать,
Тут он и пропустил хороший удар ногой в челюсть — и табельный пистолет не помог. А Родриго подхватил Афоню под мышки и помог встать на одну ногу, левую, — в правой сидела пуля.
Дальше было, как в кино — из дверей с такой легкостью, словно он был надувной, вылетел еще полицейский. Долетел он до трамвайных рельсов. Так им запустить в ночное небо мог только разъяренный Антип. Сам же он появился в дверях задом наперед — попытался вытащить целый поддон на колесах, груженый рыбой, но поддон застрял.
Надо полагать, Антип сдуру загородил добычей дорогу Коське и Янке. В павильоне опять началась стрельба. И тут же на углом завопила полицейская сирена. Очевидно, патруль, не справившись с водяными, вызвал подмогу.
— Афоня, миленький, скорее! — умолял Родриго, но как водяной ни опирался о его плечо, прыгать ему было несподручно.
Спасло их Уклейкино любопытство. Услышав шум, она не утерпела и поднялась по пандусу наверх. Тут и увидела, как Родриго мучается с Афоней. Водяница подхватила раненого с другой стороны, и они вдвоем чуть ли не на весу потащили его вниз, к воде. Нижнюю часть пандуса уже заливало.
— Ну, дядя Афоня!
Он шлепнулся в воду.
— И ты! — Родриго бесцеремонно столкнул в канал невесту и опять побежал к павильону. Там уже стоял второй полицейский джип, только-только подкатил.
Пока Родриго думал, что бы тут сделать «по обстоятельствам», джип вдруг встал на дыбы и задом наперед поехал к каналу.
— Дядя Антип! — завопил Родриго, и тут же раздались крики в машине.
Одновременно поддон, которого Антип не смог вытащить, вдруг словно бы сам собой вылетел из дверей. Это его выпихнул обезумевший от паники Коська и сам выскочил следом. Но Коську никто не преследовал, и водяной, успев подхватить с поддона какие-то коробки, поспешил к каналу.
— Стой! — Родриго перехватил его. — А дядя Янка?
— За него не волнуйся! Он же — матерый пакостник! Он им знаешь как глаза отвел?
В павильоне еще несколько раз выстрелили.
— Он им как водяной показался, росту себе прибавил! Они ему в голову палят, а головы никакой нет, он же внизу, — сумбурно объяснил Коська.
В этот миг дверца джипа открылась и оттуда выскочил человек в форменной куртке и с дубинкой.
— Дядя Антип! — хором заорали Родриго и Коська.
Водяной неторопливо завалил машину набок и встал против этого человека, огромный и яростный.
— Поломаю! К змеиной бабушке!
Человек шарахнулся.
— В воду, в воду! — закричал, подбегая, невесть откуда взявшийся Янка. — Все в воду! Они там по рации подкрепление вызвали!
Родриго, не соображая, побежал вместе с водяными по пандусу и оказался по щиколотку в воде. Тут он невольно притормозил.
— Прыгай, прыгай! —
— Ледяная!..
Тут Антип схватил Родриго под мышку и вместе с ним плюхнулся в воду.
— Уходим, уходим! — Янка последним оставался на пандусе, скакал и казал полицейским длинный нос. Потом он красивым прыжком, долетев чуть ли не до другого берега канала, нырнул.
И вынырнул, отплевываясь, отфыркиваясь, тряся башкой.
— Змеиный хрен, соленая!
Вода прибывала, заливала стоящие на пандусе машины, и полицейские наконец осознали — опасность грозит не столько рыбному павильону, сколько всему городу.
Тут уж было не до водяных…
Глава девятая
Эмигранты
Вера Федоровна теперь проходила мимо магазинов, даже не глядя на витрины. За всякой мелочью она пешком ходила на рынок — там все же было дешевле. И то, что многие витрины были забиты фанерой, вызывало у нее определенное злорадство.
Она доподлинно знала, кто именно бил камнями стекла и выгребал что попало, пусть даже совсем окаменевшее от старости продовольствие. Но молчала, когда при ней женщины обсуждали этот животрепещущий вопрос, восхищаясь отвагой неведомых полуночниц. Вера Федоровна не хотела, чтобы ее приняли за полоумную. Все-таки репутацией она дорожила.
И только сыну сказала как-то, что все не так просто. Это когда в газете поместили снимок — странные, разлапистые, веерообразные следы. Пресса ломала головы — кто же это такой лапчатый вляпался в майонез? А Вера Федоровна и не сомневалась…
Идти до рынка — час, а с рынка — полтора, потому что с кошелкой и с отдыхом, трамвай же — не по карману. На трамвае она разве что ездила на «работу» в бассейн. А сына посылать на рынок опасалась — того гляди, последние деньги изведет на дешевую водку. Теперь, правда, стало чуть полегче — весна, меньше платить за отопление. И по дороге можно было приятно подумать даже о такой роскоши, как пара новых колготок, прошлогодние расползлись вдрызг, и не сыновние же джинсы в ее-то годы натягивать на задницу. Но, с другой стороны, если так пойдет дальше, летом придется ходить или в резиновых сапогах, или вообще босиком, вода-то все прибывает…
Дома Веру Федоровну ожидал сюрприз.
В прихожей стояли две пары высоких сапог, одна — тридцать девятого, другая — сорок восьмого размера, настоящие рыбацкие бахилы, которые пристегиваются к поясу особой резинкой. Смех смехом — но, того гляди, и пригодятся.
А на кухне сидели за столом и пили чай, дожидаясь ее прихода, сын Вовка и его подруга Танюха.
Танюху Вера Федоровна почти что одобряла, желая, естественно, большей покорности и согласия со всеми своими взглядами и предложениями. Когда начался их роман, когда Танюха повадилась ночевать у Вовки, Вера Федоровна забеспокоилась — непонятно, что за баба, иногда и поддать может неплохо, и еще старше сына. К тому же, Танюха вызывала у нее вполне естественную бабью зависть: гораздо моложе, здоровая и РАБОТАЕТ за деньги, с точки зрения обнищавшего человека — неплохие деньги, даже вот за квартиру платит. Поэтому сперва Вера Федоровна всяко ей показывала, что и не таких обламывала.