Дон Карлос. Том 1
Шрифт:
Вдруг он открыл предмет своих поисков возле самой лестницы своего домика, где прегонеро лежал, зарывшись в виноградные листья и плотно прижавшись к стене.
Царцароза подошел к нему, внимательно посмотрел, прислушался к его дыханию и убедился, что он спит крепким сном. По-видимому, палач был доволен своим открытием. Заметив, что работники все привели в порядок, а сами отправились в сарай, находившийся позади дома, он возвратился потихоньку к себе.
Тобаль Царцароза никогда не запирался на ночь, так и теперь, войдя в переднюю, уже известную нам, он оставил наружную дверь незапертой и прямо отправился
Эта маленькая комната носила тот же отпечаток простоты вкусов хозяина, как и все прочее в доме. Постель состояла из твердого, жесткого матраца и грубого одеяла. Сын герцогини приучил себя к суровой жизни, он мог выносить всякие лишения и не позволял себе никакого комфорта, никакой роскоши. К уединению он тоже привык, привык жить отдельно от человеческого общества, он не искал его, не нуждался в людях, не особенно любил их, но и ненависти к ним не питал.
Погасив свечу, он лег в свою жесткую постель.
На дворе все было тихо. Как ему, так и его работникам оставалось мало времени для отдыха, рано утром они должны были быть опять на площади Кабада.
Но палачу, против обыкновения, не спалось почему-то в эту ночь, он лежал и думал. Вдруг ему показалось, что на дворе что-то скрипнуло, как будто хрустнул песок у кого-то под ногой, звук этот повторился на крыльце.
Палач не двигался, однако продолжал прислушиваться. Но больше ничего не было слышно, стояла мертвая тишина.
Может быть, он не обратил бы внимания на этот легкий, почти неуловимый звук, если б не помнил о присутствии прегонеро возле его дома.
Наконец ему надоело лежать без сна, и он решил встать и дождаться утра не в постели, а на ногах; вдруг в эту самую минуту ему показалось, что отворилась дверь в переднюю с крыльца.
Царцароза знал, что ночью люди часто ошибаются, им может послышаться или привидеться то, чего вовсе нет; он не встал и продолжал прислушиваться. Вскоре он убедился, что дверь действительно открылась, так как потянуло свежим, холодным воздухом.
— Не ветер ли открыл ее? — думал он. — Да нет, это невозможно, на дворе тихо, ни ветра, ни даже шелеста листьев не слыхать.
Наконец в передней послышались шаги, дверь из нее в спальню была открыта, но из-за виноградных листьев, закрывавших окно, было так темно, что невозможно было ничего разобрать. Сомнений не оставалось, кто-то тихо крался через переднюю к его двери!
Наконец на пороге показалась фигура таких огромных размеров, что, несмотря на темноту, Царцароза сумел ее различить.
«У меня нет, — подумал он, — ни одного работника такого огромного роста!»
С напряженным вниманием он ждал, что будет дальше.
В это самое время в спальню проник первый слабый луч утренней зари. Это произвело, по-видимому, неожиданное впечатление на прегонеро, он отступил назад.
Царцароза, заметив в его руке топор, который тот достал из сарая, притворился спящим.
Прегонеро опять сделал шаг к постели, страсть к убийству, пробужденная в нем искусителем, вспыхнула вновь. Но вдруг он одолел ее, отшвырнул топор в сторону и бросился на колени перед постелью.
— Проснитесь, мастер, — воскликнул он, — проснитесь! Я должен вам сознаться, что привело меня к вашему ложу! Я хотел убить вас, чтоб освободиться от вашего влияния надо мной, но нет, не могу,
— Зачем ты пришел сюда? Что тебе нужно? — спросил Тобаль Царцароза, притворяясь, как будто он ничего не видел и не понимает, что происходит вокруг него.
— Я хотел вас убить, потому что сюда ночью приходил один незнакомец и уверял меня, что если я это сделаю, то отделаюсь от чувства страха перед вами и займу ваше место, вот я и пришел с топором, но мне показалось, как будто я сам себя хочу убить, я и бросил его в сторону, мастер! Простите меня! Теперь отдаю в ваши руки свою жизнь.
— Чудной ты, странный человек, — сказал Царцароза, — сначала ты хочешь убить меня, потом падаешь в ноги, каешься, как перед Богом! Странного помощника послала мне судьба!
— Не отталкивайте меня, мастер!
— Да будет так, оставайся! — сказал он, наконец, после краткого раздумья. — Попробую, что из тебя выйдет!
— Благодарю вас! Я не дам вам повода раскаяться в вашем поступке, мастер!
Пока эта сцена происходила в доме палача, площадь казни начала оживляться. Много любопытных спешило туда, чтоб не пропустить интересного зрелища и занять получше места; между ними были и женщины, в подобных случаях не уступавшие в любопытстве мужчинам.
Замечательно было то обстоятельство, что несколько сотен человек, все в темных плащах и шляпах, в кавалерийских сапогах, окружили эшафот со всех сторон. Некоторые из них разговаривали между собой, другие же, по-видимому, не знали друг друга. Между ними были, впрочем, и рабочие, и девушки, и другие любопытные, возле домов стояли даже экипажи, в которых сидели господа, тоже желавшие посмотреть казнь. На крышах и в окнах домов, окружающих площадь, зрители прибывали с каждой минутой, наконец вся площадь покрылась сплошной массой народа. От кружка стоявших вокруг эшафота людей в темных плащах с примешавшимися к ним работниками палача к узкому переулку, который выходил на площадь, потянулись два ряда людей в тех же костюмах; между этими двумя рядами оставался узкий проход вроде коридора. Впрочем, никто не обращал внимания на это Обстоятельство, которое, если и заметить, можно было отнести к простой случайности.
Назначенный час приближался, полицейские агенты хлопотали и суетились вокруг эшафота, пытаясь осадить назад толпу, подступавшую все ближе и ближе к нему.
Раздался, наконец, заунывный звон колокола, возвещавший о приближении процессии.
Вдруг в толпе разнесся слух, что палач был убит ночью. Известие это произвело сильное впечатление, со всех сторон раздались голоса:
— Стало быть, казнь будет отложена! — говорил один.
— Не может быть! Не должно этого быть! — восклицали другие.
— Он должен быть повешен, можно и без Вермудеца обойтись! Другой может сделать это!
— Не напрасно же мы пришли сюда, — кричал громче других один толстый погонщик вьючных ослов, — пришли смотреть на казнь, так и давай нам ее!
— Мы не позволим себя дурачить, — вторил ему краснорожий шалопай с распухшим от пьянства лицом, — что же мы, потеряем нынешний день напрасно? Ведь мы бросили работу для того, чтобы посмотреть, как он будет тут мотаться!
— Тихо, идет процессия! — вдруг пронеслось в толпе, и все поднялись на цыпочки, чтобы видеть лучше.