Дон Кавелли и папский престол
Шрифт:
Кропотливо разбирая выцветший шрифт в лежащей передним старой книге в кожаном переплете, Кавелли делал для себя краткие заметки. Вскоре он понял, что срочно нуждается во второй чашечке эспрессо, чтобы не так сильно клонило в сон.
Он как раз направлялся на кухню, когда на столе зазвонил телефон. Так рано утром ему могли звонить, только лишь если кто-то ошибся номером. К сожалению, такие ошибки случались частенько, поскольку его номер был почти идентичен номеру Банка Ватикана, отличаясь лишь на одну цифру.
В утренней тишине звонок звучал как-то по-особому пронзительно. Быстро подбежав к телефону, он снял трубку.
— Кавелли у телефона.
Спустя несколько секунд стало понятно, что неизвестный абонент не ошибся и что это был самый странный звонок в его жизни.
XXII
Третий день конклава, 5 часов 15 минут утра
С каким-то неприятным холодком в груди Кавелли торопливо шагал по гравийным дорожкам в сторону Лурдского грота. Мысленно он уже в который раз спрашивал себя, что он здесь, собственно говоря, делает. Конечно, он знал позвонившего ему человека. Они с кардиналом Монти жили в одном доме, были знакомы, симпатизировали друг другу, но дальше дружеского общения на лестничной площадке их отношения никогда не заходили. А теперь
Кавелли остановился и огляделся; поблизости, казалось, никого не было. Но все же, в целях безопасности, он выбрал обходной путь. Пробежав насквозь небольшую рощицу, скрывшую его от чужих глаз, он оказался на площади перед гротом. Кардинала Монти нигде не было видно. Кавелли быстро пересек площадь и вошел в грот. Следуя указаниям, полученным по телефону, он повернул налево и прошел в самую отдаленную его часть. Теперь снаружи никто не смог бы его заметить. Дальше оставалось только ждать. Несколько минут Кавелли простоял неподвижно. Это был один из тех редких моментов, когда он пожалел о том, что не курит. Если бы он стоял с сигаретой, то его ожидание не выглядело бы настолько лишенным смысла. Изредка со сводов срывалась капля воды, с тихим стуком ударялась о землю, и снова становилось тихо. Кавелли взглянул на наручные часы — девятнадцать минут шестого. Неужели это все-таки дурацкий розыгрыш? Пошутил кто-то из студентов? Он знал двоих или троих оболтусов, которые вполне могли учудить что-то подобное. Нет, вряд ли. Для этого им пришлось бы не только где-то разжиться конфиденциальной информацией, но еще и подняться в пять утра. Последнее совершенно невероятно. Стало холодно. Замерзнув, он поднял воротник куртки. Внутри стало нарастать глухое раздражение. Он подождет десять минут, и ни секунды дольше. Затем послышался звук медленно приближающихся шагов — кто-то шел по гравию, лежащему перед входом в грот.
XXIII
В ярком свете, идущем от входа, он разглядел высокую фигуру кардинала. Раздался тихий, но выразительный голос:
— Благодарю вас за то, что пришли, синьор Кавелли.
От дыхания кардинала в холодном воздухе заклубился пар. Кавелли кивнул в ответ. Монти повернулся и посмотрел на вход, как будто чего-то опасаясь.
— Нас не должны видеть вместе, и у нас очень мало времени. Я сказал охране, что мне необходим свежий воздух, но за мной постоянно следит гвардеец. Сюда он не войдет, поскольку думает, что я молюсь. После того как я позвонил вам, я прогулялся до башни Святого Иоанна [27] , чтобы они вас не заметили, и теперь вернулся сюда, якобы для того чтобы продолжить молитву.
27
Башня Святого Иоанна — круглая башня, расположенная в самой западной части Ватикана. В настоящее время используется для проживания папы во время ремонта основных апартаментов и для размещения гостей понтифика.
Кавелли в ответ на эту речь лишь неловко пожал плечами.
— Понимаю.
— Не знаю, к кому бы я еще смог обратиться, кроме вас. — Монти говорил так торопливо, что проглатывал слова. — Я никому не могу доверять, вы единственный, кому я могу открыться и кто при этом официально никак не связан с Ватиканом. Кроме того, вы были другом кардинала Фонтана [28] . Он вас очень уважал, а я очень высоко ценил его.
— Да, это правда, — Кавелли постарался не выдать своего замешательства. На мгновение снова нахлынули воспоминания о Фонтана и об ужасных обстоятельствах, которые привели к его самоубийству. К чему весь этот разговор?
28
О кардинале Фонтана рассказывается в первой книге цикла «Дон Кавелли и смерть кардинала».
— Во время конклава стало происходить что-то странное, — продолжал Монти. — Что-то неприятное. Уже два кардинала отказались становиться папами римскими. Вы понимаете? Отказались признать результаты выборов, такого не случалось почти тысячу лет. А теперь — два раза подряд! Этого просто не может быть.
— Ну, это, конечно, необычно, но…
Кардинал Монти поспешно поднял руку.
— Позвольте мне объясниться, у нас нет времени на исторические дискурсы. Я не знаю, что именно происходит, но я уверен, что есть по крайней мере пять кардиналов, которые получают приказы извне.
Кавелли недоверчиво нахмурился.
— Откуда такая уверенность, ваше высокопреосвященство? Как вы можете знать наверняка?
Монти прикусил губу и взглянул ему прямо в глаза.
— Я — один из тех пяти.
Кавелли во все глаза уставился на собеседника.
— Что такое вы говорите? Но как…
— Объяснять это сейчас слишком долго, — Монти достал из рукава сутаны несколько сложенных листов и вложил их в руку Кавелли. — Мне нужно идти. Возьмите их. Я записал здесь все, что вы должны знать.
И прежде чем Кавелли сумел что-то ответить, он повернулся и направился к выходу. Сделав два шага, Монти снова обернулся:
— Подождите десять минут и только после этого уходите.
Кавелли застыл, словно громом пораженный. Что это было? Он смотрел на бумаги в своей руке, не зная, что с ними делать. Затем неохотно сунул их во внутренний карман куртки и взглянул на часы. Через десять минут он вышел на улицу. Насколько хватало глаз, вокруг не было ни души. Письмо жгло карман. Больше всего хотелось как можно скорее побежать домой и прочитать послание, но приходилось сохранять спокойствие и не привлекать к себе ненужного внимания.
В обязанности дежурного швейцарского гвардейца и его подчиненных входило наблюдение за пятью тысячами камер в Ватиканских садах. Камеры эти отключались лишь тогда, когда в садах находился римский папа. И сейчас, согласно должностной инструкции, гвардеец потянулся к телефону, чтобы рассказать своему начальству о некоторых странностях, случившихся во время его дежурства.
XXIV
Третий день конклава, 5 часов 40 минут утра
Глубокоуважаемый синьор Кавелли,
Вам, несомненно, покажется странным, что я решил написать Вам это письмо, хотя мы едва знакомы. Я пошел на это только потому, что не знаю, к кому еще я мог бы обратиться за помощью. Во время конклава нам, кардиналам, не разрешены никакие контакты с внешним миром. За тем, чтобы это правило неукоснительно соблюдалось, существует достаточно
Таким образом, Вы, дорогой синьор Кавелли, являетесь единственным человеком не духовного звания, которому я могу поведать свою историю и поделиться своими опасениями. Сюда же следует добавить и то обстоятельство, что мой покойный друг — кардинал Фонтана был о Вас самого высокого мнения. Все это заставляет меня довериться Вам и попросить о помощи, притом что я пока не совсем понимаю, какого рода может быть эта помощь.
К сожалению, Вы не сможете оценить ситуацию, в которой я нахожусь, не зная всей предыстории. Поэтому я должен попросить Вас набраться терпения, поскольку мне придется немного рассказать о себе.
Я родился в небогатой семье, а мои благочестивые родители сумели дать мне университетское образование, ограничивая себя буквально во всем. Я изучал теологию, но, к моему стыду, достаточно часто прогуливал лекции. Гораздо больше меня привлекали семинары, на которых обсуждалась текущая политическая ситуация. Особенно меня интересовали вопросы, связанные с изучением теории и практики коммунистического движения. Не забывайте, что это были семидесятые годы, и все, что касалось этой идеологии и противостояния двух мировых систем, вызывало много дискуссий и было необыкновенно популярно. Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, но в те дни моего бога звали Карл Маркс. Моя огромная симпатия к этому мировоззрению и успехи в учебе не остались незамеченными.
Однажды после лекции ко мне обратились два хорошо одетых господина, которые отрекомендовали себя как представители Международного общества поощрения одаренных студентов. Сегодня я знаю, что это общество служило всего лишь ширмой, за которой скрывались совсем другие силы. Тогда же, по своей наивности, я пришел в неописуемый восторг, оттого что забрезжила надежда получить стипендию. Я надеялся, что мне наконец-то не будет стыдно за то, что на деньги моих бедных родителей я изучаю такие предметы, которые, доведись им об этом узнать, они отвергли бы от всего сердца. Кроме того, конечно, моему тщеславию немало польстило, что я, как меня уверяли, отношусь к немногим избранным.
Какое-то время все шло именно так, как я себе и представлял. Пожалуй, следует еще упомянуть о том, что в рамках договоренности я должен был также посещать курсы политической подготовки, которые проводились в этом «институте». Сегодня я понимаю, что эти люди были заинтересованы не столько в том, чтобы дать мне полезные знания, сколько в том, чтобы воспитать в рамках коммунистической идеологии, попутно стараясь разузнать обо мне как можно больше. Все шло к тому, что в будущем я стану заниматься исключительно теологией и языками. В то время я думал, что это исключительно моя собственная идея. Правда же заключалась в том, что эти мысли умело внедрили мне в голову. Служа делу коммунизма, мне предстояло сражаться с одним из самых опасных его врагов: с католической церковью. Правда, не снаружи, а изнутри.
Не стану утомлять Вас подробностями. Скажу кратко: я изучил теологию и стал священником. Сначала я горел желанием немедленно приступить к антикатолической деятельности, но меня остановили: мол, время еще не пришло. Наверное, меня приберегали для каких-то более важных целей. Часто по просьбе моих «товарищей» я передавал им более или менее конфиденциальную внутреннюю церковную информацию, и делал это охотно и без колебаний. Это обстоятельство еще сыграет в будущем свою роковую роль.
Но сначала мне следовало сделать карьеру. И я ее сделал. Тому виной не только мои личные заслуги, поскольку я неоднократно замечал, что передо мной открываются те двери, которые были закрыты для всех остальных. Мои покровители, по-видимому, имели связи в высших политических и церковных кругах. В сорок один год я стал епископом, а в пятьдесят три — самым молодым кардиналом Италии.
Но я оказался для этих людей плохой инвестицией. Как говорил Уинстон Черчилль: «Кто в двадцать лет не был революционером — у того нет сердца, кто остается им в сорок лет — у того нет ума». По мере того как у меня появлялось все больше жизненного опыта, коммунистическая пропаганда уходила все дальше на задний план, а католическая церковь, в которую я проник как враг, начинала значить в моей жизни все больше. Все эти годы мои кураторы продолжали эпизодически поддерживать контакт со мной, а я не позволял себе замечать, что внутренне я давно порвал с ними. Слишком велик был страх, что они выдадут меня и я потеряю все, чего достиг в этой жизни. Я не бравирую своим эгоизмом, все мы всего лишь люди! Во всяком случае, я считал, что блестяще воспользовался возможностями, сохранив притом свою независимость, и что так будет продолжаться вечно. Три дня назад я еще в это верил. Но это была лишь иллюзия, которой я лишился накануне конклава, когда под дверь моего номера в «Доме святой Марфы» засунули письмо. (Не знаю, как и при чьем посредничестве это сделали.) Я понял, что час истины настал. Мне однозначно дали понять, что я должен следовать приказам отправителя, если не хочу, чтобы моя карьера и мое доброе имя оказались полностью уничтожены.
Теперь я должен голосовать в конклаве только за тех кандидатов, которые имеют наименьшие шансы на победу. Видимо, они планируют повлиять на выбор нового папы, исключив при этом всех фаворитов. Поскольку я обладаю лишь одним голосом, который в конечном итоге едва ли способен серьезно склонить чашу весов в ту или иную сторону, очевидно, что я не единственный агент влияния. Прошлой ночью, уже засыпая, я вспомнил разговор пятнадцатилетней давности с одним из моих покровителей. Тогда я случайно узнал, что они изначально завербовали сто человек и что, кроме меня, до самого верха добрались еще четверо. Кто они, я так и не узнал, но боюсь, что, в отличие от меня, они всё еще активно поддерживают связь с кураторами и сегодня занимают высокие посты в Ватикане. Возможно, что они также доросли до кардиналов.
Теперь вы понимаете, синьор Кавелли, почему я не могу довериться никому, кроме Вас. Я вверяю свою судьбу в Ваши руки, ибо не вижу другого выхода. Как поступить, чтобы не принести вреда католической церкви, я тоже не знаю. В первом конверте я получил и другие инструкции: от меня требуют подробных отчетов обо всем происходящем на конклаве, какие кардиналы сколько голосов получили. Я подумывал о том, чтобы давать ложную информацию, но это слишком рискованно, поскольку, кроме меня, есть по крайней мере еще четверо ренегатов.
Если те сообщат правду, то кураторы сразу поймут, что больше не могут мне доверять. Эти отчеты мне следует оставлять на полу в своей комнате, прикрепив к ним тонкую нить, за которую посыльный вытащит их, не открывая дверь.
Они продумали все до мелочей, даже нитку к переданному мне письму приложили. Я хочу попытаться выяснить, кто доставляет эти письма и от кого. Возможно, я недостаточно точно объяснил: я не знаю, кто эти люди. Я могу довериться только Вам. Если я обнаружу того, кто приносит письма, это может стать первым шагом к разгадке. Это письмо я постараюсь передать вам в Лурдском гроте.
Дай Бог, чтобы мне удалось это сделать и чтобы вы согласились помочь мне и католической церкви. Если вы согласны, прошу вас встретиться со мной там же через двадцать четыре часа.
Да будет милостив Господь к нашим душам!