Донесённое от обиженных
Шрифт:
— Так ты без работы не остался?
Зять обернулся к заводоуправлению:
— Там ныне — совет рабочих депутатов. Я в нём состою.
Байбарина разбирала любознательность:
— И какую же ты играешь там роль?
Лабинцов с задумчиво-приветливым выражением, предваряющим рассказ, пригласил тестя пройтись по парку заводоуправления.
Они приблизились к маленьким миловидным ёлочкам, позади которых дымчатые стволы тополей перемежались серовато-меловыми стволами берёз. Землю здесь сплошь покрывала прошлогодняя листва, уже подсохшая после снеготаяния. Кое-где над нею расправил ветки кустистый чистец, что в свою пору пустит «петушьи головки».
— На нашем заводе
Но, однако, прежде, чем продолжать, мы приведём сведения о Лабинцове, лице немаловажном в нашем повествовании.
Семён Кириллович родился в Сибири, куда сослали когда-то его отца. Тот происходил из рязанских разночинцев, в молодости вступил в тайное общество революционных демократов «Земля и воля», из-за чего подвергся аресту. В Сибири он занялся предпринимательством, в чём обнаружил завидные способности, и нажил состояние.
Семён окончил Томский технологический институт, учился в Берлине, за границей же приобрёл и практику. Был он книгочеем и театралом, читал не токмо родную литературу, но и английскую, немецкую в подлинниках. Увлекался всемирной историей. В особенности же его захватывали социальные учения. У него выработалась собственная система взглядов, которая в нынешнее время, при опыте «народного капитализма» и иных форм отношений, никого не удивит, но тогда она выглядела передовой.
Так, Семён Кириллович полагал: наряду с государственной и частной, должна развиваться «групповая» собственность. Предприятие, на котором трудятся пятьдесят, сто, полтораста человек, может управляться своим коллективом — принадлежа ему. Но для этого нужно вырастить сознательных, образованных рабочих. Вот нравственный, исторический долг интеллигенции!
Владельцы крупных заводов «должны быть взяты под законный контроль культурного слоя общества». «Прямым требованиям цивилизации отвечал бы», к примеру, закон: наследовать предприятие может лишь человек с высшим техническим образованием, выдержавший экзамен на управление. В противном случае, получай какую-то часть дохода, а управлять заводом будет группа специалистов — сотрудничая с наиболее развитыми представителями рабочих.
Семён Кириллович, инженер отменный, не мог не цениться хозяевами, к нему прислушивались. Он убедил компанию открыть бесплатную техническую школу. Учащихся-сирот и тех, кто не имел отца, бесплатно же и кормили, одевали. Лабинцов находил время преподавать в школе некоторые предметы. Помимо того, организовал воскресную школу для взрослых: читал рабочим лекции о природных богатствах Урала, осторожно касался экономических и политических вопросов.
В 1917 на маёвку в Баймак приехал большевик — агитатор из Екатеринбурга, — броско наговорил вещей, трогательных для неимущей публики, и по его отбытии осталась свежеоформленная партийная ячейка из трёх рабочих. К Октябрьскому перевороту она выросла до двух десятков. Семён Кириллович знал, что люди это незлые. Их привлекало большевицкое требование — немедля выйти из не нужной народу войны. С этим и Лабинцов был всецело согласен, порадовался декрету о мире.
Что до дел внутренних, то, мыслил Семён Кириллович, новая власть, дабы устоять «при эдаком всеобщем разброде и колыхании», должна будет во всём блюсти умеренность и искать опору в самоуправлении на местах.
39
Мы оставили Байбарина и Лабинцова в весеннем парке, полном щебетанья воробьёв, писка трясогузок
Когда осенью завод, где столько народа зарабатывало на хлеб, встал, Лабинцов увидел, что не может смириться с бессмысленностью социальных отношений, загнавших массу жизней в ловушку. Владельцы завода постоянно в Баймаке не жили, управляя из неблизкого большого города; теперь же они хранили молчание — вероятно, готовясь убыть или уже убыв куда подальше. В пустые заводские корпуса врывался сквозь разбитые стёкла холодеющий день ото дня ветер, колёса вагонеток и рельсы схватывались яркой влажной ржавчиной, и для Семёна Кирилловича становилось всё невыносимее, что нет — и сколько ещё времени не будет? — возбуждённой толкучки, очередей у касс. Крестьяне перестанут привозить на базар продовольствие, ибо здешнему заводскому люду нечем платить за муку, за крупную перловку, прозываемую «шрапнелью», за топлёное молоко и говяжьи ноги.
Семён Кириллович представлял множество унылых изб посёлка в зиму, в долгую немилостивую уральскую зиму, когда скоро будут съедены картошка и капуста с огорода, исчезнет домашняя птица. Небольшое хозяйство здесь только подспорье — до сего дня жили-то заработком. То же топливо, чтобы в неотступную стужу жилища не заросли изнутри льдом, требовало отчислений из получки: на себе из лесу дрова не привезёшь.
Лабинцов проникал мысленным взглядом на месяцы вперёд, и «противочеловечность положения» причиняла ему страдания, для многих непонятные. Сами баймаковцы — те, кому не миновать было потери детей, и те, чья собственная жизнь навряд ли протянулась бы до весны, — не разделяли душевных мук Семёна Кирилловича, защищённые умеренностью воображения.
Семён Кириллович же всё более желал восстать против «хищной абсурдности установлений», но какое-то время сопротивлялся себе, называя побуждение «соблазном стихийного разрушительства». Внутренняя распря влекла к тому надламыванию жизни, когда из жестокой борьбы отрицания и утверждения рождается истина. Сокрушение и притом неотложное, сказал себе, наконец, Лабинцов — позитивно, ибо только отчаянное дерзание созидает права и обычаи.
Он заинтересовал совет посёлка мыслью созвать собрание рабочих — повод был исключительно заманчивого характера…
Таким образом, Семён Кириллович пришёл любящим усилием к мигу, когда, почувствовав поток чужих ожиданий, произнёс в теснившуюся толпу:
— Товарищи, наш завод, прилегающие рудники, Бегунная фабрика, а также земля, на которой это находится, есть собственность рабочих!
Заметим, что ещё только перевалил за середину ноябрь семнадцатого, а заводы и фабрики стали конфисковывать в восемнадцатом году летом. И потому народ в банкетном зале заводоуправления обнаружил незрелость отсутствием слитно-могучего «ура!» Благо бы — то, что они услышали, провозгласил приезжий человек властной наружности и с вооружённой свитой.
Семён Кириллович и сам был не свободен от робости, осознавая себя безоглядно-рисковым коммунистом, но ему помогало ощущение, что его душевный ритм диктует текущую минуту. Он обратился к местному большевику, председательствующему на собрании:
— По Карлу Марксу я говорю, товарищ?
Председатель, осведомлённый инженером об ожидающем сюрпризе, придал себе ещё большую степенность и ответил фальшиво-невозмутимо:
— Следовает по Карлу Марксу.
Лабинцов налил в стакан воды из графина, бегло отхлебнул и, поставив стакан на стол так, что вода расплескалась, объявил народу: