Донос
Шрифт:
Тем не менее, появлялись документы, которые подписывали от имени Компании Тан, Джаваба, Ким.
Пришлось с ними расстаться. Они поклялись и дали письменную расписку, что вернут задолженность по аренде и телефонным разговорам в течение года – дай нам возможность раскрутиться! – но мы разошлись. Джаваба поклялся, что все свои дела будет проводить через компанию, мы решили подождать с ним, пока не расставаться.
Но началась интенсивная работа за нашей спиной, Джаваба открыл собственные счета в разных банках, наконец открыл
Тогда был издан Приказ о запрещении Джавабе вести какие бы ни было дела от имени фирмы, об его увольнении из Компании, вернее о прекращении действия подписанного с ним контракта о совместной деятельности.
О его практических сделках от имени Компании, без ведома руководства, я подробно узнал уже на следствии – к тому времени я и сам, по его делам, оказался подследственным.
Через два года после того, как мы с Джавабой расстались.
Среднюю школу закончил довольно прилично, почти на пятерки – в Аттестате было всего две четверки. Одна лишняя, она отобрала право на получение Серебренной медали. Ничего, у нас в том году на три десятых класса и так получилось семь медалистов, если бы еще и я, это был бы уж явный перебор. К отметкам я относился довольно равнодушно, в первые ряды не рвался, состязаний не устраивал. Выпуск был сильным, оценки у всех хорошие, многие рвались в институт, лето прошло тоскливо и быстро, общаться было не с кем, все готовились к вступительным экзаменам. Я чувствовал себя свободнее – решил поступать в авиационное военное училище.
В военкомате все быстро оформили, отец написал мне образец автобиографии, перечислив подробно происхождение, родственников – он боялся, что я укажу происхождение из казаков, и потому заполнил все графы анкеты как было надо, самолично.
В Свердловске мы прошли тестирование, я как-то непонятно для себя попал в старшего по команде, через день мы прибыли в авиационное училище, в город Молотов, для прохождения медкомиссии и сдачи экзаменов. Полтора месяца в палаточном военном городке, на правом берегу широкой и стремительной Камы, пролетели незаметно. Сданы экзамены, пройдена медкомиссия, прошло зачисление. Но меня почему-то зачислили в интендантскую группу, на экономиста. Во мне воспылал дух протеста, я подал рапорт на отчисление.
Было это 31 июля. Последний день приема документов в институт. Вышли мы за ворота училища довольно растерянными без денег, без дома, привыкшие уже к военному обеспечению и распорядку, к тому, что за тебя все продумано и спланировано – и вдруг обо всем надо думать и заботиться самим. И где-то добывать деньги на пропитание.
Но осмотрелись, освоились. Прежде всего – подать документы. Куда? Мы с Толей Пестовым подружились в училище и отчислялись вместе. Решили поступать в Горный. Документы приняли у нас без всяких проволочек, выдали направление в общежитие и уже через день мы писали вступительное сочинение. Третье за лето – в школе, в училище и вот, наконец, в институте.
В институте мы сдавали шесть экзаменов, проходной бал получился в
У меня, с этими экзаменами, начались приключения с самого первого. С сочинения. К тому времени мы заметно устали – довольно ответственные выпускные экзамены в школе, затем училище. Нервотрепка с медкомиссией, те же экзамены. Оказалось – в военном училище экзамены принимали довольно строго и серьезно, чего мы, надо признаться, не ожидали. Затем, полевая военная подготовка по «курсу молодого бойца». Наконец новое испытание и новое нервное напряжение – эти экзамены в институт.
Создались такие условия, что надо сдавать, больше вариантов не было. Если при поступлении в училище остается возможность – в случае неудачи, можно поступить в учебное заведение – институт, техникум – на гражданке. Но экзамены в институт – это уже «последний рубеж». В случае неудачи, учеба для тебя закрывалась на целый год, а как там повернет время через год, еще далеко неизвестно. Так что ответственность особая, домой ни с чем возвращаться стыдно, доперебирал, скажут, туда хочу – туда не хочу, дурак парень, ну и работай в колхозе, запрягай по утрам свою лошадь.
Мы с Толей все это учитывали, когда решали подавать ли рапорт на отчисление из училища. За нами было такое решение, потому что наш возраст в том году еще не был призывным. А то бы и не отпустили.
И вот первый экзамен на этом последнем рубеже – сочинение. Тема – «Ленин у Маяковского».
Эту же тему я писал на выпускном экзамене в школе. Маяковского почти всего знал наизусть, накатал сочинение аж в двадцать четыре листа – не страницы, листа – и конечно где-то в цитатах сделал таки ошибку и получил свою лишнюю четверку в аттестат. Здесь, на своем первом экзамене в институт, я сократил свое сочинение раза в три, быстро написал, перечитал еще несколько раз и сдал на проверку. В успехе был абсолютно уверен.
Каково же было удивление, когда на второй день я увидел свою фамилию в списке не сдавших. Толя получил четверку, мы пошли с ним на спокойный и тихий тогда Комсомольский проспект, вниз, к Каме, погоревали, но что делать, надо забирать документы и ехать домой – денег в обрез, хватает только-только на дорогу, не хватает даже для «посошка». Толя ушел погулять на Каму, решили встретиться в общежитии за час до отхода моего поезда, он хотел меня проводить, я уныло отправился в институтскую канцелярию за документами.
Женщины, выдающей документы, не было на месте, вышла куда-то ненадолго.
Я спросил у девушки, сидевшей за соседним столом:
– Скажите, а где можно посмотреть сочинение, узнать, что хоть там за ошибки такие?
– Вообще-то, этого узнать нигде нельзя, если все ведомости подписаны и сданы в Комиссию. Кто у вас принимал?
– Валентина Николаевна.
– Зайдите в сорок седьмую аудиторию, она сейчас там, я ее недавно видела, спросите, может, она вам покажет.
– Спасибо.
Валентина Николаевна действительно была на месте, работала с партией новых сочинений, вид у нее усталый и на мою просьбу отозвалась неохотно.