Допрос безутешной вдовы

Каминаси Кунио

Все выступавшие выполнили его приказ, и уже через двадцать минут картина преступления сложилась полная. Проведенное вскрытие подтвердило предварительный диагноз Кодамы: Селиванов умер от остановки сердца, спровоцированной болевым и электрическим шоком. Кипятильник был сначала с большой силой вставлен ему в горло, а затем через привезенный, видимо, самим Селивановым переходной трансформатор включен в сеть. В результате Селиванов получил обширный ожог и удар током. Здесь ничего неожиданного не было. Несколько сенсационно, хотя, если вдуматься хорошенько, и не очень-то, прозвучала информация экспертов о том, что на основных предметах мебели в номере Селиванова не обнаружено никаких отпечатков

пальцев: ни его, ни наших с Мураками, ни, разумеется, убийцы. По числу убийц единого мнения не было: с одной стороны, Селиванов не мог оказать никакого более или менее достойного сопротивления в силу своей филологической тщедушности, с другой – для того чтобы «распять» его на постели, могла потребоваться не одна пара рук и ног, но никаких внятных следов не осталось. Версия самоубийства прозвучала, но мимоходом, чисто формально, поскольку все усомнились, что вряд ли скромный русский филолог расстался с жизнью по собственной инициативе таким экзотическим способом. Если бы он действительно решился на самоубийство, логичнее было бы для него разбить тяжелым предметом неоткрывающееся гостиничное окно и выброситься с двенадцатого этажа. Или же пойти в ванну и вскрыть себе вены достаточно острым столовым ножом, который он привез с собой, видимо, для того, чтобы резать им салями Микояновского завода, твердая палка которой была обнаружена в гостиничном холодильнике.

Так или иначе, все это были чисто технические вопросы, которые рано или поздно найдут свои наиболее подходящие ответы. Главным же оставался вопрос процессуальный: раз три сотрудника полиции – я, Мураками и парень из «наружки» – были свидетелями встречи Селиванова с Ириной Катаямой в кафе «Гранд-отеля» меньше чем за два часа до его гибели, значит, требуется срочно принимать решение по этой Ирине, тем более что за сегодняшний день на нее получен уже второй сигнал. Решений здесь могло быть только два: либо с утра требовать у прокурора ордер на установление официальной «наружки» без вступления с ней в контакт (она хотя по паспорту и японка, то есть формально в ее случае прокурорского ордера не требуется – достаточно санкции замначальника управления, но все-таки ее иностранное происхождение нуждалось в известной подстраховке с нашей стороны), либо с того же самого утра вламываться к ней в номер и разговаривать по душам до тех пор, пока она не даст правильные ответы на интересующие нас вопросы.

– Вы уверены, что весь вечер, особенно после встречи с Селивановым, она оставалась в гостинице? – спросил я любителя мятых газет, пасшегося вечером в лобби «Гранд-отеля».

– Я уверен только в том, что она не покидала его через центральный вход и не сдавала ключи администратору, – холодно отозвался он, ведя себя здесь гораздо увереннее, чем в гостинице, и давая понять всем присутствующим, что он свято блюдет лишь сухую букву закона и что сочные слова и пространные фразы – уже не по его части. – Это я вам гарантирую.

– Значит, возможность того, что она воспользовалась одним из боковых выходов, не исключается? – продолжил я.

– Не исключается, – согласился со мной сержант.

– Будем считать это нашей ошибкой? – спросил я, обращаясь уже ко всем.

– Ошибкой? – вздрогнул Нисио.

– Да, – откликнулся я. – Наверное, мы должны были предвидеть такой поворот событий и обеспечить наблюдение с нескольких точек, в том числе всех выходов.

– Минамото-сан, – сурово одернул меня Нисио. – Наблюдение за Ириной Катаямой велось без каких-либо формальных оснований, поэтому давайте считать за счастье, что оно вообще велось и что мы знаем о ее встрече с покойным.

– Да, не будь «наружки», мы бы ничего об их свидании и не знали, – подал усталый голос Ямагути.

– Простите-простите! –

впервые за все совещание вдруг прорезалась Мураками. – Как это «не знали» бы?!

Все вяло, но достаточно синхронно повернули головы в направлении единственной женщины за столом.

– Очень даже знали бы! – звонко пропела она. – Это ведь я обнаружила, что Катаяма-сан идет в кафе и там встречается с Владимиром Николаевичем Селивановым!

– Да, конечно, – согласно махнул рукой Нисио. – Просто, даже если бы вы этого случайно не увидели, все равно сержант Янаги зафиксировал бы их встречу.

– Я считаю, что завтра с утра надо ее вызывать и прижимать к стенке! – категорично рубанула воздух перед собой громким голосом и твердой рукой суровая Аюми.

– Какие еще будут мнения на этот счет? – обвел взглядом присутствующих Нисио, явно недовольный командным тоном гостьи из Ниигаты.

– Для установления официального наружного наблюдения у нас нет ничего конкретного, – сказал я.

– Ну так уж и ничего! – фыркнул Нисио.

– Труп Селиванова напрямую к ней не привяжешь, а все остальное – и ее мешок в море, и обратный билет, по которому она назад не поедет, – это все ни о чем конкретном не говорит.

– А то, что ее Ато нигде нет уже вторые сутки? – вновь заверещала Мураками.

– Ну да, нет… – ухмыльнулся Ямада. – Сейчас его нет, мы к прокурору за санкцией, а послезавтра выяснится, что он у любовницы спокойненько отлеживался!…

– А если не у любовницы? – не сдавалась Аюми. – А если в том самом мешке был именно он?

– Чтобы проверить это, потребуется весь водолазный штат и полиции, и спасательной службы, и береговой охраны в тот район на пару лет посылать, – резонно заметил Нисио. – Ни точных координат места сброса, ни физических параметров мешка у нас нет и не будет. Вы представляете, что такое искать вдалеке от берега на дне какой-то там сверток?

– Тогда что же нам делать? – испуганно спросила Мураками, осознавшая наконец, что тому, зачем, собственно, она летела к нам, на Хоккайдо, никогда не суждено сбыться.

– Заниматься убийством Владимира Николаевича Селиванова, – ответил Нисио. – По которому, кстати, вы, господин капитан, должны действовать не как сотрудник полиции, поскольку он был убит вне зоны вашей профессиональной ответственности, а как свидетель, встречавшийся с покойным перед самым убийством.

Сверчку был указан его законный шесток, и доблестный капитан ниигатской префектуральной полиции поник лохматой головой. Нисио же сурово продолжил:

– Значит, так! Ни о какой официальной «наружке» завтра разговора быть не может! Пока не будет более веских улик против Ирины Катаямы, просить у прокурора ордер бесполезно. Поэтому сейчас всем приказываю спать, а с утра заниматься своими прямыми обязанностями. Кому чем положено!…

При последних словах полковника все, кроме слабо разбирающейся в нашей управленческой субординации Мураками, посмотрели на меня: кто с сочувствием, кто с завистью, но больше – с нашим знаменитым японским хладнокровием, которое таскающий много разных булыжников за пазухой Ганин любит называть «хладнодушием».

– Как быть с тем, что я тоже свидетель, господин полковник? – Я принял к исполнению приказ начальника как ответственный в отделе именно за убийства русских.

– Проблемы не вижу, – буркнул Нисио. – С убитым ты разговаривал не один, при другом свидетеле, так что здесь никаких помех для ведения тобой этого дела нет.

– Понятно, – успокоился я.

– Тогда, прежде чем разойдемся, Минамото-сан, скажи нам все-таки: что с утра будешь делать?

– Утра я дожидаться не буду, Нисио-сан, – огорошил я полковника и всех присутствующих. – Есть одно дело, которое мне надо сделать немедленно.