Дорога исканий. Молодость Достоевского
Шрифт:
Холодный ночной петербургский воздух не освежил его. Так вот он каков — человек на пределе, на гребне безмерного, захлестнувшего душу отчаяния; в простоте душевной он, Федор, думал, что изучил человека, но ведь он даже и не предполагал такой меры и глубины отпущенного ему страдания! Скорей всего, история самая тривиальная: обманул бойкий мастеровой, затем тяжелый гнев отца и сорвавшееся обидное, грубое слово, затем бесцельные одинокие скитания по городу и наконец последний, отчаянный шаг: будь что будет! А может быть, не так, а просто горькая-прегорькая нужда, маленькие братья
И тут он подумал о Наденьке: семья Наденьки тоже очень бедствовала, у нее тоже были тощие, как тростинки, маленькие братья и сестры. Неужели с Наденькой может произойти то же, что с девушкой из заведения? А как давно она не появлялась!
Он шел как в забытьи, не разбирая дороги. Ночь была туманная, мокрая. Рыхлый снег валил хлопьями, забирался под воротник и таял. Ветер выл в пустых улицах, вздымал черную воду Фонтанки и задорно покачивал тусклые фонари набережной.
Вдруг он услышал за собой быстрые шаги — его догонял Винников.
— А я уже хотел было идти без тебя, — заговорил он как ни в чем не бывало. Федор даже остановился: таким диким показался ему спокойный, благодушный тон Винникова. — Мы с хозяйкой в зале сидели, когда ты вдруг выскочил словно угорелый. С чего бы это?
— Так.
Голос Федора прозвучал отрывисто и глухо, будто тяжелая капля стукнулась о ржавое железо. Но Винников не заметил этого.
— А я, понимаешь, битый час с этой дурой бабой толковал, — так же дружелюбно продолжал он. — Я о хозяйке заведения говорю, Амелии Карловне. За самой черт знает какие дела, а жмется. Ежели не отвалит мне в другой раз без слова, сколько спрошу, то, ей-богу, упеку, так что и дорогу назад позабудет!
Впервые Винников говорил так откровенно, и впервые Федор реально представил себе, чем тот занимается. Так вот откуда эта медвежья шуба и соболья шапка!
Должно быть, мысли Федора отразились на его лице, потому что Винников неожиданно переменил тон.
— Ну что ты на меня так уставился? Отчего же и не взять то, что само лезет в руки? — проговорил он с вызовом. — Правда, с месяц назад я уже с нее взял, но и еще возьму — отчего же не взять? А ты лучше сбрось-ка эту постную мину. Может, ты насчет того, что я в тот раз посулил тебе деньги, а сам не пришел? Так ей-богу же, дел по горло! Но ты не сомневайся, деньги будут…
Федор пристально посмотрел на своего спутника. Неужели он и в самом деле думает втянуть его в свою компанию? А впрочем, ничего нет удивительного в том, что он мерит всех на свой аршин.
— Может, ты мне еще мораль начнешь читать? — продолжал Винников раздраженно. — Так послушай и запомни раз и навсегда: я никакой морали не признаю, понял? Кажется, я тебе уже однажды говорил, что мне глубоко наплевать на весь этот двуногий скот, именуемый человечеством. Если хочешь, так я даже был бы рад подложить ему любую свинью.
И он под завывание ветра изложил Федору такое кредо человеконенавистничества, что
По-прежнему валил мокрый снег; Винников уже несколько раз энергичным движением стряхивал его со своей шубы. Федору было все равно — странное, безразличное состояние овладело им. Пожалуй, ему хотелось только одного — поскорее прийти домой и лечь. Но он смутно чувствовал, что испытания этой ночи еще не кончились.
И он не ошибся.
Они уже приближались к Владимирской, когда Федор заметил впереди (не более как в двадцати шагах) идущую женщину. Что-то в ней было настораживающее, с первого взгляда приковывало внимание. Но что же именно? Довольно бедная, хотя и с некоторой претензией, шубка, расстегнутая и надетая как-то вкривь и вкось. Накинутый на голову, тоже как-то не по-хорошему, а боком, платок? Или то, что девушка шла нетвердо, спотыкаясь и даже пошатываясь?
Винников тоже заметил ее. Не сговариваясь, они прошли вперед и невольно остановились, увидев перед собой чрезвычайно молоденькое (лет шестнадцати, даже, может быть, только пятнадцати), белокуренькое, хорошенькое, но очень красное и как будто припухшее личико.
Совсем не трудно было представить себе, что могло случиться и даже наверное случилось с девочкой. Снова его обожгла мысль о Наденьке, о девушке из заведения: вероятно, именно так произошло и ее падение; случайность и глупость происшедшего еще усиливали ее страдания. Но ведь так же могло произойти и падение Наденьки! Да, девочка была прошлым той, из заведения, и в то же время та, из заведения, была будущим, неизбежным и непреложным будущим девочки!
Не вскрывая тревоги, он двинулся было к ней, но Винников схватил его за рукав шинели.
— Оставь, ты что? — проговорил Федор удивленно, еще не понимая, но уже инстинктивно вырывая руку. — Надо же спросить, помочь, отвести домой. Ведь совсем девочка же… гляди…
— Не надо, — отчетливо проговорил Винников, еще крепче ухватив его за шинель… — Я сам… понимаешь? А ты иди себе, иди… ведь здесь уже совсем недалеко… Ну же!
И он повернул и даже слегка подтолкнул вперед совсем было растрогавшегося Федора.
Однако растерянность его продолжалась одно только мгновение. Заметив, что девочка в изнеможении прислонилась к стене дома, и поняв, что она сейчас упадет, он рванулся, несколькими легкими прыжками подскочил к ней и помог выпрямиться, но в следующую минуту уже снова был около Винникова — дикая злоба душила его.
— Ты что, негодяй? — едва выдавил он. — А ну… прочь отсюда!
Лицо его было страшным, но Винников не испугался, — спокойно, даже как-то лениво приподняв руку, он схватил Федора за ворот шинели и… слегка приподнял над землей. Конечно, Винников был гораздо сильнее, однако это уже не могло остановить Федора. Не помня себя, он бросился на него — едва ли не с восторгом бросился, словно все зло мира воплощалось для него в эту минуту в холеном, с розовыми губами и коротко подстриженными усиками, круглом лице Винникова…