Дорога к себе
Шрифт:
— Вот давай им и ограничимся, — хмуро предложил ашурт. — Я вообще не представляю себе, как все это будет выглядеть.
— Что с тобой? Где романтика, Санти? — воскликнул Сах, патетически воздев руки. — Где мысли о возвышенном и духовном?
— А что вы здесь делаете? — В дверях стояла сонная всклокоченная Сьюзен, щуря глаза от яркого света и кутаясь в халатик. — Вам пирог разогреть? Там еще грудинка.
— Тащи все, — распорядился Сах, вставая. — Пошли в студию. Еще разбудим жертву раньше времени.
— Какую
— Сью, пирог и грудинка, — ийет потрепал ее по плечам и поцеловал в лоб. — Пирог и грудинка. Ласти, с тебя еще кофе.
— Литров пять, — добавил Сантилли, обреченно выползая из-за стола. — И почему у меня стойкая уверенность, что жертва — это я?
— Что у них происходит? — озадаченно пробормотал Судья, с недоумением наблюдая в зеркало, как Ласайента пытается воткнуть розу в шнуровку рубахи мужа.
— Апокалипсис? — выглянул из-за его спины Клер и присвистнул. — Она же почти раздета!
— Будь оптимистом, — бог равновесия пробежался глазами по фигуре демонессе и смущенно откашлялся, — я бы сказал — почти одета, по крайней мере, необходимый минимум прикрыт.
В это время к супругам подскочил Мишель и, выдернув несчастный цветок из рук девушки, передал его Тьенси, стоящему позади отца, а сам начал распускать шнуровку, обнажая грудь ашурта. Тот активно сопротивлялся, но, когда к оборотню присоединилась жена, страдальчески поднял глаза к небу и опустил руки.
— Я на это смотреть не могу, — не выдержал Судья и смахнул картинку.
Друзья сошлись на том, что для серенады необходимы строгие костюмы: белые рубахи, темные штаны и никаких кроссовок — только сапожки. Играть и петь будет Сантилли, сыновья — создавать романтический фон.
— А если я сорвусь? — страшным шепотом возопил император. — Вдруг я первый раз в жизни в окно лезу?
— Быть не может? — недоверчиво округлил глаза Мишель. — Не расстраивайся — подхватим и забросим обратно, — он придирчиво осмотрел друга, напоследок поправил воротник и отбежал к зрителям, выглядывающим из дверей гостиной.
Окна спальни, которую выбрала Элерин для добровольного заточения, удачно выходили во двор с бассейном и цветочными кустами, среди которых демоны при параде и с гитарами смотрелись особенно колоритно.
— Если что, то она розы пожалеет, и не будет тебя выкидывать из окна, — подбадривали императора приятели-злодеи. — Уже немаловажный плюс. Цени.
Сантилли плюс ценить категорически отказывался, горестно вздыхал и порывался сгинуть в пучинах вод, имперских интриг, военных действий или пасть жертвой стихийного бедствия, но каждый раз его бездушно возвращали назад. В самый последний момент Сах вспомнил собственно о самом окне, наглухо закрытом по случаю плохого настроения Элерин. Пока он раздвигал створки при помощи магии, можно было бы воспользоваться случаем и сбежать, но ашурт уже смирился с неизбежным и покорно ждал начала казни.
Роза пристроена, шнуровки затянуты или распущены, рубахи заправлены, волосы приглажены, гитары настроены, горла прочищены. Демон выдернут из кустов, а Ласайента, увидевшая очередной непорядок на муже, отловлена и возвращена в гостиную.
Сантилли провел по лицу ладонями, что-то тихо сказал сыновьям и, коротко взглянув на зрителей, пробежался по струнам.
— Это не та песня! — чуть не взвыла демонесса.
— Тихо! — шикнул на нее Сах. — Поздно.
— Мстит, гад демонический, — прошептал Мишель, яростно наглаживая кота. — Видят боги — мстит.
Жаль, но боги не видели и не слышали, как император проникновенно пел о своей любви к женщине, не бросившей его в трудную минуту, о ее терпении и красоте, о своей слепоте и о позднем прозрении. Он, опустившись на колено, признавался в своих чувствах и просил прощение у любимой за свою холодность и бессердечность.
— Это что — экспромт? — Сах Ир подергал Ласайенту за пояс шортиков. — Я не знаю такой песни.
— Отвали, зеленоглазый, — отмахнулась демонесса, — не видишь — я пишу.
Ийет хмыкнул, однако поправлять ее не стал: видео настойчиво мигало на паузе после двух секунд записи, а жена не сводила зачарованных глаз с мужа. Потом по воспоминаниям все можно будет восстановить, а так как склеротиков среди них не было, то за судьбу новорожденной песни маг не опасался.
Рядом тихо всхлипнула Сьюзен, и Сах, не глядя, сунул ей платок. Вряд ли ее собственный еще сухой, да и вообще пригодится на будущее. Французы такие сентиментальные.
— Пошел, пошел, — зашептал Мишель, и зрители осторожно высунули наружу носы.
Сантилли без разбега перемахнул через кусты и легко запрыгнул на стену.
— Демоническая белочка, — прокомментировал Сах и вдруг громко зашипел. — Роза, кретины! Розу забыли!
Тьенси спохватился, рванув цветок из шнуровки, но было поздно — отец уже сидел на подоконнике. Еще мгновение и он скрылся в спальне. И почти сразу Эрри толкнул к дому брата, восторженно застывшего с открытым ртом.
— Все-таки отец шикарно целуется! — восхищенно воскликнул тот, когда музыканты ввалились в гостиную.
— Мама плакала, — грустно произнес Даэрри и отвесил Тьенси подзатыльник, — а тебе весело.
— Да ну, женщины всегда плачут, — возразил ашурт и кивнул на рыдающую Сьюзен. — Наглядный пример в действии. Малышка, хочешь, я тебе спою что-нибудь веселое и ты успокоишься?
Но девушка замотала головой и убежала на кухню доплакивать романс у плиты.
— Дурак ты, — поморщился Мишель и, хлопнув, удовлетворенно потер руки. — Все, там сейчас нацелуются всласть, помирятся и прочее и прочее, а я — спать. Всем пока.