Дорога к звездам
Шрифт:
— В чем же?
— В любви, Яшка, к тебе, дурному и хорошему.
— Любка!
Он рванулся к ней, но девушка выскользнула из-под его рук, откатилась в сторону, вскочила, вся перепачканная песком, и с радостным возгласом прыгнула в воду. Нет, догнать ее было невозможно. Пока Яков добирался до берега, девушка, схватив свою одежду, исчезла в кустах. Вернулась она уже одетой и, размахивая отжатым купальником, остановилась поодаль, ожидая Якова.
Все попытки снова заговорить о любви, оставались без ответа. Люба напевала и бросала на него лукавые взгляды. Теперь она шла рядом
— Послушай, — Люба перебила Якова на полуслове, — Анна Матвеевна любит цветы?
— Да, вроде любит.
— И ромашки?
— Ага.
Девушка свернула на поляну. Ромашек в этом году было очень много. Вскоре Люба нарвала их столько, что в руках они едва уместились — настоящий сноп цветов.
— Куда столько? — удивился Яков, но Люба только с досадой передернула плечами.
У дверей квартиры Якимовых она в нерешительности остановилась. Покусывая губы, вопросительно взглянула на Якова.
— Может, ты без меня их отдашь?
— Нет уж, пусть мать примет их из твоих рук. Ей это будет по душе. Вот увидишь.
— Ну… хорошо.
Анны Матвеевны дома не оказалось. Люба облегченно вздохнула. Ромашки заняли весь кухонный стол. Девушка сама открыла шкафчик, достала две стеклянные банки, наполнила их водой. Потом она разобрала цветы, подрезала корни.
— Ну как,красиво?
— Да, неплохо.
Люба сбросила пропыленные туфли и, шлепая по крашеному полу босыми ногами, отнесла один букет в большую комнату, а другой в комнату Яши. Он ходил следом за ней, улыбался, наблюдал, как она по-хозяйски переставляет стулья и одергивает скатерть. Остановившись у комода перед зеркалом, Люба расплела косы и стала выбирать из волос нацепившуюся хвою. Она морщилась при этом, все поглядывая на свое отражение.
Яков вдруг перестал улыбаться. В движениях Любы ему почудилась незнакомая медлительность и упругость. Непонятно почему его смутили ее распущенные отягощающие голову волосы, выпрямившаяся с узкой плотно обтянутой платьем талией фигура, босые ноги и главное — настороженно-мечтательное лицо, отраженное в зеркале. Это уже была не просто Любка Грачева. На него смотрела Люба-женщина, полная сознания своей красоты и неведомой Якову силы.
Что могло так сразу преобразить ее? Какой внутренний огонь сделал ее иным человеком? Не тот ли самый огонь, с помощью которого люди в одно мгновенье превращают мягкое железо в твердую звонкую сталь? Не называют ли этот огонь мечтой, неоценимым свойством человека?
Яков не знал — сам ли он протянул руки к Любе или это приказали сделать ее улыбающиеся из зеркала глаза Люба перестала расчесывать волосы, прислушиваясь к прикосновению горячих ладоней Якова на своих плечах. Звякнула гребенка, упавшая на пол, но девушка не нагнулась, не подняла ее.
— Любушка…
На улице прогремел трамвай, на стене отчетливо затикали часы, под открытым окном зашелестели листья деревьев — звуки, которые напомнили и Якову и Любе, что в квартире они одни, совсем одни.
Люба порывисто обернулась. В ее глазах не было ни испуга, ни колебаний. Губы приоткрылись, словно она хотела крикнуть или застонать.
— К тебе… — шепнула она, — в твою комнату…
Немножко испуганные, но счастливые от нового пережитого чувства, сидели они рядом, избегая глядеть друг на друга и не размыкая, однако, переплетенных крепко стиснутых пальцев. Глаза Любы стали совсем большие и глубокие, как небо.
9
Антонина Петровна сразу приметила перемену в дочери. По вечерам, читая книгу, девушка застывала над страницей, на лице ее появлялась счастливая улыбка, которую она забывала прогнать даже тогда, когда мать обращалась к ней с вопросом.
Впрочем, о сердечных делах Антонина Петровна ее не раскрашивала.
Об этом достаточно красноречиво говорили глаза девушки, то мечтательные, то затуманившиеся и ничего не видящие вокруг.
Но даже большое чувство не заслонило собой другого, не менее сильного желания Любы. Антонина Петровна знала, что на следующий же день после получения похоронной дочь опять бегала в военкомат, скандалила в горкоме партии. Семнадцатилетней девушке и на этот раз отказали в приеме в школу летчиков.
Антонина Петровна с молчаливым одобрением относилась к поступкам дочери. Это был характер отца, характер ее Дмитрия, упрямый и страстный. И любви, и работе Дмитрий отдавал себя всего без раздумья, без остатка.
Секретарь горкома партии, которому Люба вместе с заявлением положила на стол извещение о гибели отца, сказал:
— Похоже, что и в самом деле суждено тебе стать летчиком, девушка. Что ж, давай так решим: поступай будущим летом в аэроклуб. Кончишь его — приложу все усилия, чтобы помочь тебе попасть в школу летчиков. Договорились?
Вместо ответа Люба схватила руку секретаря обеими руками и прижала к груди.
— Ой… большущее вам спасибо, — сказала она. — Я верю вам.
В августе ей исполнилось восемнадцать лет. Никаких препятствий для поступления в аэроклуб быть уже не могло.
В сентябре аэроклуб Южноуральска объявил набор.
— Яша, поступаем? — предложила Люба.
Он отрицательно покачал головой.
— Я все-таки думаю поступить в институт, Любушка. Не тянет меня в аэроклуб. Мне бы в лабораторию, в настоящую, в большую.
— Как знаешь.
Она подала заявление, прошла медицинскую комиссию. Ее приняли в группу пилотов. Люба ходила точно в угаре. Ночью, закинув руки за голову, она подолгу лежала с открытыми глазами. Она видела себя за управлением легкого, как стрекоза, ПО-2. А вот аэроклуб позади. Прифронтовой аэродром… Взмывает свечкой стремительный «Лавочкин»… Люба мчится на нем наперерез немецкому «Мессершмиту».
Ах, успеть бы до конца войны! Она бы еще расплатилась за отца.
Жаль, что рядом не будет Яши. Нет, конечно, он всегда теперь будет с нею, но как бы хорошо вместе учиться, вместе летать. Она еще доживет до того счастливого дня, когда Яков построит свой необыкновенный корабль для полета на Луну, и она первая поднимет его с земли. И любовь… Яшка, дурной, хороший… Но если бы он знал, как она хочет летать.