Дорога к звездам
Шрифт:
— Занимаюсь.
— Ишь ты, на все его хватает.
По дороге с завода они заговорили о положении на фронте. Немцы двигались к Сталинграду. Над страной нависла новая опасность. Но теперь, после разгрома немцев под Москвой, после того как даже небольшой город Южноуральск сказочно быстро оброс заводами, уверенность в победе была куда больше. Друзья перевели разговор на неизбежный ход истории, заговорили на излюбленную уже не только Марка Захаровича, но и Якова тему — о диалектике.
— Знаешь, что, Яков, — сказал Марк Захарович, —
В голосе Глазкова послышались особенные, торжественные нотки. Яша с удивлением прислушался к ним и согласился. Друзья поднялись по лестнице. Марк Захарович открыл дверь и, не зажигая света, провел Якова через темную прихожую.
— Сашенька спит, — шепнул он, — ей тоже достается. Она, брат, у меня крупный специалист по цветному литью. Труд пишет.
В темноте загремело ведро, задетое ногой Марка Захаровича,
— Тс-с-с… — он схватил Якова за руку и замер на месте.
В большой комнате он включил свет и усадил Якова на диван. Затем сам сел на стул, расшнуровал и скинул туфли.
— Я мигом.
На цыпочках подошел к столу.
— Так вот, Яков, — Марк Захарович пристально поглядел в лицо своего юного друга, — думаю, с моей стороны не будет опрометчивостью помочь сделать тебе следующий шаг.
— Какой же, Марк Захарович?
Глазков перевел взгляд на книгу, которая лежала перед ним на столе. По тому, как бережно снял он пальцами следы пыли с переплета, Яша понял, что эта книга особенно дорога Марку Захаровичу. И действительно, когда тот снова заговорил, Яша уловил в его голосе волнение:
— Этой книге я обязан очень многим, что есть во мне хорошего. — Глазков погладил корешок и после небольшого колебания протянул книгу Якову. — Здесь мысль мыслей, Яков. Это «Материализм и эмпириокритицизм». Она переживет века. Попробуй теперь одолеть ее, Яков, попробуй одолеть. — Услышав покашливание жены за дверью, Марк Захарович понизил голос до шепота и приблизил свое лицо к лицу Якова, для чего пришлось лечь грудью на стол. — Если мысли Ильича, здесь изложенные, дойдут до твоего сердца, можешь смело идти в будущее. Никому не удастся сбить тебя с правильной дороги. Твои глаза будут всегда открыты, а в душе твоей не останется места сомнениям. Здесь, в этой книге, душа диалектики — оружие нашей партии, которое для наших врагов страшнее, чем залпы тяжелой артиллерии.
И, отложив в сторону все книги, Яша сел за «Материализм и эмпириокритицизм».
Но утром пришла Люба и объявила, что хочет хоть раз за все лето искупаться. Нельзя же в самом деле так: завод — книги, книги — завод. Анна Матвеевна встала на ее сторону, она все побаивалась за Яшино здоровье — как бы от литейного цеха чего не получилось. Там же пыль, жара, долго ли схватить туберкулез? Сообща Люба и Анна Матвеевна уговорили Яшу выйти из дома.
Ветер шумел в вершинах берез. Колючие ветви молодых сосенок цепляли Любу за платье.
Любе пришла фантазия забраться на пенек
Люба смеялась.
— Ты, оказывается, такой сильный! Но тебе никогда не бросить меня. Потому что ты меня любишь.
К реке они спустились по знакомому каменистому обрыву. Внизу, у самой воды, сохранились еще остатки шалаша, в котором Яша проводил такое хорошее время с друзьями. Ира была вместе с ними… Где же, она, Ира? Почему не подает о себе никаких вестей?
Раздевшись, Люба и Яша взялись за руки и разом бросились в воду. Вдоволь наплававшись и набарахтавшись в воде, они, тяжело дыша, выбрались на берег и долго лежали на сухом, накаленном солнцем песке.
— Посмотри на реку, — сказала Люба.
— Что ты увидела?
— Она похожа на широкую бесконечную дорогу. Кажется, встанешь на нее ногами — и можно идти, идти, идти… Всю жизнь. Я нигде не бывала, кроме Москвы и Южноуральска.
— Я тоже.
— Когда-нибудь мы с тобой совершим путешествие. И непременно пешком. Наденем мешки за спину, палки в руки и… через леса, через степи… Хорошо?
— Не возражаю. А что это ты сегодня размечталась?
— И сама не знаю. — Люба вздохнула и стала загребать под себя ладонями песок. — Такое у меня настроение сегодня. Сидела я дома, сидела и вдруг страшно захотелось увидеть тебя. Мне… мне немножко грустно. Куда-то тянет. И на душе тревожно. Эх!
Она вскочила на ноги и прямо с берега ласточкой метнулась в воду. Яша наблюдал, как девушка сильными движениями толкает вперед свое по-рыбьи гибкое тело. Она не передохнула, пока не достигла противоположного берега, а выйдя из воды, закричала:
— Ау, Яша! Плыви сюда!
Люба легла на песок и стала болтать ногами. Яша изрядно утомился, прежде чем почувствовал ногами дно реки.
— Устал? — спросила Люба.
— Немного.
— А меня папка учил плавать, — сказала она с грустью.
Песок пятнами прилип к мокрому телу девушки. Повернувшись на спину, она разбросала руки, закрыла глаза. Солнце палило немилосердно, неподвижный воздух струился над поляной голубыми сгустками.
— А о дороге я, знаешь, почему заговорила? — неожиданно спросила Люба. — Я теперь верю, что ты действительно сделаешь межпланетный корабль.
— Только теперь? А раньше?
— Нет, ты не понимаешь меня. — Девушка приподнялась на локте. — Вот случилась эта история с шинами, потом со стилоскопами. Я думала, очень хорошо знаю тебя, а тут смотрю: батюшки! ты каждый раз другим становишься, все сильнее, все необыкновеннее. И увлекаешься не как другие. Ты… в тебе… ну, не знаю, как сказать. Огнем от тебя пышет. А мне хорошо от этого огня. Я вся дрожу рядом с тобой, во мне восторг какой-то поднимается. И мне кажется, что ты — это я, а я — это ты. Впрочем, в одном я чувствую себя даже сильнее…