Дорога-Мандала
Шрифт:
— Чего тебе?
— Ты говорила действительно то, что думаешь? — Сая хотела убедиться в этом.
— Да, я так чувствую, я сказала то, что думаю на самом деле, — ответила Тосика.
Из глаз Саи покатились слёзы.
Тосика уже успела успокоиться после дневной драки. Видимо, бушевавшая в её душе злоба улетучилась.
— Твой мужчина не вернётся. Если он не помер, то живёт как ни в чём ни бывало в Японии со своей женой и детьми. Забудь о мужчине, использовавшем тебя как сортир!
Глядя в тёмный двор, где напротив террасы шумела бамбуковая роща, она продолжила:
— И
— Мне очень жаль, — пробормотала Сая. — Он сказал, что вернётся, хотя возвращаться не собирался. Я ему верила.
Тосика пристально посмотрела на Саю. С её тонких губ сорвалось:
— Надо ему отомстить.
Отплатить ему, объяснила Тосика не знавшей слова «отомстить» Сае.
— Если тебя ударили, ударь в ответ. Пнули — тоже пни. Молча будешь терпеть, превратишься в жалкого труса. Ты не сможешь простить себе этого, и всю жизнь проживёшь, робея, прячась в землю, как дождевой червь. Отомсти же ему!
Сая смешалась под напором Тосики.
— Но ты… ты ведь не собираешься мстить?
Нахмурившись, та резко бросила:
— Я уже мертва. Пока я была в борделе, я потонула в дерьме и погибла. Теперь я всего лишь покойница. А мстить могут только живые люди. Ты вот ещё жива. Хочешь прямо сейчас отправиться в Японию? Под моим именем ты сможешь попасть на корабль для репатриантов. Я слышала, в Сингапуре всех японцев принудительно сгоняют в лагерь, а оттуда на кораблях отправляют обратно на родину. Там ты сможешь затеряться. Скажешь, что ты кореянка и что тебя насильно вывезли из Японии.
Горящими глазами Тосика посмотрела в лицо Сае, в распухшее, покрытое багровыми царапинами, полученными во время драки, лицо.
— Предъявишь ему ребёнка! Объяснишь его жене и семье, каковы мужчины!
— Но если я выдам себя за тебя, то как же тогда… Как же тогда ты?
Тосика отвела взгляд от Саи.
— Мне некуда возвращаться! Если я вернусь, люди будут называть меня шлюхой. Ни японцы, ни корейцы мне этого не простят. Сортиру надлежит быть в укромном месте. Никому не понравится, если сортир окажется на виду. Не желаю, чтобы люди, отправившие меня в сортир, называли меня падшей и зловонной.
Лицо Тосики исказилось. Она стала похожа на обезьяну, бессильную перед тигром, но всё же стоящую перед ним, оскалив зубы.
— Что сталось с твоим любимым?
Стоило Сае задать этот вопрос, как лицо Тосики застыло, как дно пересохшего болота.
— Добрый мужчина… Мы решили вместе бежать, — хриплым голосом, словно подавившись рыбьей костью, ответила она. Но «добрый» она произнесла с издёвкой.
— Не успели мы добраться до Кота-Бару, как нас схватили. Начальство жестоко избило его, и тогда он сказал, что это я его соблазнила. Владелец борделя жестоко обошёлся со мной. Я думала, пришла моя смерть…
Резко замолчав, Тосика вернулась в дом. Сая осталась в саду одна. Она подумала, что разговор зашёл слишком далеко,
Из дома по-прежнему доносились музыка и весёлые голоса. Плыл сладковатый аромат цветов плюмерии. Сая вспоминала о том, как они жили вместе с Рэнтаро. Когда к нему приходили его приятели, Сае, как и Тосике, не было места в их компании, и она в одиночестве сидела на балконе. «Конечно же, я была для него всего лишь малайским сортиром. А сортиром не похвастаешься перед товарищами», — устало подумала Сая.
На лестнице, ведущей с террасы в сад, послышались шаги. Это была Тосика. Она прижимала к груди бумагу и, подойдя, отдала её Сае. Следы страданий исчезли с её лица, она была полна решимости.
— Здесь указано моё имя и место рождения. Если о чём-то будут спрашивать, предъявишь этот документ. Если спросят, нет ли у тебя загранпаспорта или других документов, отвечай, что ты была проституткой. У корейских проституток таких документов и не должно быть. Война только закончилась. Будешь молчать, ни у кого не возникнет подозрений, и ты сможешь уехать в Японию.
Сая взяла документ. Это был тоненький листок бумаги, но Сая знала, как он важен.
— Я еду! — сказала она.
Тосика улыбнулась.
— Ты станешь мною. Под моим именем доберёшься до Японии и отомстишь за нас мужчинам, превратившим нас в сортиры.
Она сжала руки Саи. Руки у Тосики были худые и высохшие, на правой руке не хватало двух пальцев.
35
Ведущая в город дорога местами была разрушена горными обвалами. Асафуми, прикрытый лишь обёрнутым вокруг бёдер полотенцем, весь исцарапанный ветвями деревьев, обходя завалы, был вынужден передвигаться на четвереньках. Но ужаснее всего были комары — его белоснежная и гладкая кожа распухла и покраснела от укусов.
«Как в игре на выживание», — подумал Асафуми. Он словно оказался внутри компьютерной игры. И за ним, терпящим лишения, откуда-то наблюдал настоящий Асафуми.
«Но где же моё настоящее, я»?» Асафуми попытался отыскать в себе своё настоящее «я», но ему показалось, что он лишь роется руками в грязи. Всё было тщетно.
Он, работающий в научно-исследовательской лаборатории, он, встречающийся с Сидзукой, он, в одиночестве лежащий в своей комнате, он, прибирающийся в доме покойного деда. Он вспоминал себя в самые разные моменты, но всякий раз оказывалось, что он, как и сейчас, словно находился внутри компьютерной игры.
Впрочем, он мог предаваться таким размышлениям лишь поутру. Сейчас его босые ноги натыкались на острые камни и корни деревьев, иногда его пронзала острая боль — боль от укусов муравьёв. Высоко стоявшее в небе солнце нещадно палило, по телу, как потоки дождя с крыши, струился пот. Потом стало сводить пустой желудок, и в голове вертелись мысли только о том, как бы передохнуть и поесть. И не удивительно, ведь он ничего не ел со вчерашнего вечера.
— Есть хочется, — наконец проронил Асафуми, обращаясь к Кэсумбе, торопливо шедшей впереди вместе со своей двухголовой собакой.