Дорога-Мандала

Бандо Масако

— Господин Такатоми, из слов Охары следует, что он бил свою жену, это верно?

— Да, я слышал, что так, — нехотя ответил Такатоми и, поклонившись, сказал: — Простите, мне нужно уладить кое-что в связи с госпитализацией. — И исчез в приёмном отделении. Похоже, он избегал дальнейших разговоров. Видимо, после того, как он воочию убедился в безумии Охары, ему больше не хотелось обсуждать с посторонними его семейные дела, решила Сидзука.

Втроём они вышли в просторный больничный вестибюль. Перистые облака, утром затянувшие всё небо, разметало, местами пробивались тусклые лучи осеннего солнца. Там и сям с сумками подмышкой шли на обед к магазинам сотрудники больницы. Хоть это и был центр города Оояма, но, за исключением

здания муниципалитета и библиотеки, дома вокруг были серыми и унылыми.

— Может быть, о пропаже Асафуми лучше сообщить в полицию? — направляясь к стоянке, проронил Ёситака.

37

Когда стали сгущаться вечерние сумерки, Асафуми с Кэсумбой перешли проржавевший мост и вступили на территорию развалин, раскинувшихся на подступах к реке Дзёгандзигава. Вблизи оказалось, что здесь ещё сохранилось что-то от облика города. Хотя пересекавшиеся под прямым углом улицы были завалены обрушившимися стенами, стальными конструкциями и мусором, всё-таки это были улицы. Маленькие домики были полностью разрушены, только металлические каркасы торчали, как дорожные указатели, но среди четырёх- и пятиэтажек уцелели дома, где можно было хотя бы укрыться от непогоды. Крыши провалились, стёкла были выбиты, но кое-где, видимо, жили люди, из некоторых окон свешивались тряпьё, сушёные травы или овощи. Однако, куда ни глянь, на улицах не было ни души. Изредка, когда Кэка, опустив морду, принимался рычать, среди гор мусора мелькала тень, но стоило окликнуть её, как она тут же исчезала во тьме, так что Асафуми и Кэсумба не успевали ничего разглядеть. Хотя люди и жили здесь, они чего-то боялись и прятались. Полноправными хозяевами этих развалин были растения и разная живность. Стоило обнаружиться хоть клочку земли, как его тут же занимали трава и плющ. Видимо, из-за нехватки земли и воды деревья здесь не росли, но природа шаг за шагом протягивала свои зелёные щупальца внутрь мёртвых развалин. Среди травы и плюща сновали крысы. Карауля их, неподвижно сидели кошки, за кошками следили собаки. Впрочем, все животные были голодными и тощими. Среди развалин там и сям белели кости людей и животных. Повсюду чернели следы от кострищ — следы трапез.

Белевшие на земле среди развалин кости не столько пугали Асафуми, сколько создавали ощущение, что он затерялся в сюрреалистической картине. Такое зрелище предстало перед ним впервые в жизни. Он видел покойников только в гробу, среди цветов. Кэсумба тоже изумлённо оглядывалась, шагая рядом с Асафуми. Оказавшись среди развалин, они оба замедлили шаг. В босые подошвы впивались куски цемента и осколки стекла. Асафуми уже порезал большой палец. Нужно было ступать осторожно, глядя под ноги, чтоб не пораниться ещё сильнее.

Хотя уже наступил вечер, цемент и асфальт под ногами были горячими. Дневная жара среди этих развалин, где не было ни деревьев, ни воды, была, наверное, невыносимой. Одного этого было достаточно, чтобы люди покинули эти руины.

«Что же здесь произошло? — думал Асафуми. — Большой город по какой-то причине оказался разрушенным. О каком же бедствии говорили паломники к Якуси?»

Местами на уцелевших стенах виднелись полустёршиеся надписи: «Идиоты», «Умри!», «Убью», «Это ад». Они были написаны только азбукой, никаких иероглифов. [63] Похоже, эти надписи были сделаны давно — все они едва-едва виднелись, и в наступавшей темноте разобрать их было непросто. И всё-таки каждый раз, завидев эти единственные оставшиеся среди развалин послания, Асафуми останавливался и пытался их прочитать. Среди кое-как нацарапанных надписей попадались и крестики, и отпечатки ладоней. От всего этого веяло насилием и паникой. Асафуми охватило беспокойство.

63

В

японской письменности помимо иероглифов используются и две слоговые азбуки. Без использования иероглифики (или с минимальным её использованием) пишут, как правило, дети, ещё не усвоившие сложную иероглифическую письменность.

Куда бы они ни шли, везде была одна и та же картина — бесконечные руины зданий и горы мусора. Вряд ли они найдут здесь что-нибудь ещё.

— Пить хочется, — сказала Кэсумба. Тут Асафуми почувствовал, что и у него пересохло в горле. Даже Кэка тяжело дышал, свесив оба языка. Когда они шли по Дороге-Мандала, он видел у дороги ручей и мог бы промочить горло, теперь же среди этих развалин воды не было.

— Мы могли бы напиться, спустившись к реке.

Оба направились к Дзёгандзигава. К реке вела едва приметная тропа. Ведь люди, всё ещё живущие в городе, нуждались в воде. Это была тропа, протоптанная людьми среди гор мусора.

Видимо, прежде город простирался до края речной поймы. По берегам реки валялись огромные глыбы, повсюду были разбросаны цементные обломки — уж не случилось ли здесь наводнения? Среди этих обломков пробивался кустарник, каменные и цементные глыбы обвивал гигантский плющ. В зарослях стрекотали насекомые. Слушая журчание реки и голоса насекомых, Асафуми почувствовал одновременно и облегчение, и усталость.

Ступая по прибрежным камням, они подошли к воде. Ревел поток, сбегавший с гор Татэяма. Войдя в воду, как был, в полотенце, Асафуми омыл всё тело.

— Ах, как хорошо! — невольно вырвалось у него.

Глядя на него, и Кэсумба разделась. Под её мешковатой грязной одеждой было голое тело. Перед Асафуми предстали детские припухлости грудей и едва начавший зарастать волосами лобок. Он оробел и отвернулся. Не заметив его растерянности, Кэсумба вошла в реку. Оказавшись рядом с Асафуми, она улеглась на мелководье. Кэка последовал за Кэсумбой.

Здесь дул прохладный ветерок. Видневшиеся отсюда, с реки, развалины светлели в лучах закатного солнца. И холмы за городом, и бесконечно тянущиеся развалины постепенно исчезали в вечерних сумерках.

— В городе-то ничегошеньки нету, — сказала Кэсумба, вдоволь напившись воды.

— Раньше здесь было полным-полно больших домов и жило много людей.

— Что значит «раньше»? — спросила Кэсумба, и Асафуми растерялся с ответом.

— Ну, много-много дней назад.

Кэсумба выпустила изо рта фонтан воды:

— Разве это не сегодня?

— Да нет же! Сегодня это сегодня. А раньше — это прежде.

— Прежние дни, сегодняшний день, разве это не одно и то же?

— Вовсе нет! Время идёт. Раньше ведь ты была маленькой девочкой, а теперь стала большой.

Кэсумба нетерпеливо сказала:

— Вовсе нет, я всегда была такой же, как и сейчас. Неважно, большая я или маленькая.

Асафуми растерялся. А что если здесь нет времени, а есть только данное мгновение? Нет ни прогресса, ни регресса, а есть только вечное «сейчас».

Тут Кэка на берегу поднял лай. Он вилял хвостом, будто что-то обнаружил. Кэсумба вышла из воды, следом за ней вышел и Асафуми.

Кэка лаял на кучу мусора. Под нагромождением из пластика и металла было проделано отверстие, в которое мог пролезть человек. Виляя хвостом, Кэка заливисто лаял. Подойдя поближе, они увидели, что из лаза торчит направленная на Кэку палка. Кэка, заводясь всё сильнее, схватил палку зубами.

Кэсумба остановила его. Всё ещё рыча, Кэка сел у её ног.

— Есть тут кто-нибудь? — Едва он спросил, как из ямы полетели мелкие камни. Асафуми поспешно отступил от входа.

— Уходите отсюда!

Голос был высокий, детский. Кэсумба, оставив Кэку, живо шагнула к лазу. И просто сказала:

— Мы ничего тебе не сделаем, если ты выйдешь.

Под ноги Кэсумбы упал мелкий камушек. Затем швыряться камнями прекратили. Кэсумба наклонилась к лазу:

— Всё будет в порядке, выходи.