Дорога на Берлин

Горбатов Борис Леонтьевич

В старинных свадебных каретах...

Два хохочущих француза едут... на катафалке и пьяно поют марсельезу.

Черный катафалк проплывает через толпу...

Все, на чем можно ехать, двигаться, везти свой небогатый скарб, - все использовано.

Идет женщина с детской коляской, но в коляске не ребенок, а чемоданчик.

Пьяные американские солдаты волокут бечевою... гроб.

В гробу (из разбитого немецкого бюро похоронных процессий)... огромное множество бутылок.

...Шумно проходят

освобожденные люди.

На перекрестке, прислонившись спиной к столбу, стоит корреспондент Автономов и жадно записывает в блокнот все, что видит.

По привычке он бормочет про себя:

– На дорогах Германии сейчас невозможно встретить человека без национального знака. Освобожденные люди гордо утверждают свою национальность. Они не хотят, чтобы их принимали за фашистов.

А мимо него проходит и проносится толпа...

Национальные флаги полощутся над обозами. Флаги над домами.

Флаги на фургонах.

Флажки на велосипедах... в дугах и даже в гривах лошадей...

Американский солдат нашил на шинель, на спину большое звездное американское знамя.

Французы идут колонной, несут впереди свой трехцветный флаг.

Чудом уцелевшие евреи - их единицы - носят знаки, которыми их клеймили немцы (желтая повязка с шестиугольной звездой) - клеймо мученичества...

"Горькая ирония судьбы, - записывает Автономов. - Теперь немцы завидуют евреям".

Только одна национальность в побежденной Германии не подымает своих национальных флагов - сами немцы.

Они высовывают из своих окон белые тряпки, полотенца, простыни - знак капитуляции.

Они носят белые повязки - знак смирения, мольба о пощаде.

Им никто этого не предписывал, - они сделали это сами.

"Отныне вот он, фашистский флаг - капитуляция", - записывает Автономов.

А мимо Автономова все проходят и проходят люди.

Пожилые датчане с портфелями и рюкзаками...

Английские солдаты навеселе. Хриплыми голосами поют они "Типеррери".

Американцы из парашютных войск.

Француз-математик в роговых очках и ботинках, подвязанных бечевкой...

К Автономову подходит Иван Слюсарев.

– Здравия желаю, товарищ корреспондент! - рапортует он. - Записываете?

– Записывать не успеваю! - усмехается Автономов. - Интересно, а? - Он показывает блокнотом на толпу.

– Ничего, - сдержанно отвечает Слюсарев и откашливается в кулак. Извиняюсь, спросить хотел, а вы иностранные языки знаете?

– Нет. Не знаю.

– Да. Жаль.

– А что? Поговорить хочется?

– Как же!

Слюсарев долго смотрит на толпу, проплывающую мимо.

– Вавилон. Чисто Вавилон! - говорит он. - Смешение языков! Вздохнул. - А поговорить с ними надо!

Проходит мимо группа

американских солдат. Увидев русских военных, они приветственно машут пилотками.

Подходят.

И один из них, молодой, краснощекий, словно он не из плена, а с курорта, говорит на ломаном русском языке, улыбаясь при этом во весь рот:

– Дравствуй! Русский. Ура. Спасибо.

– Здравствуй, здравствуй! - обрадовался Слюсарев. - Понимаешь по-русски-то?

– Мало-мало. Не хорошо. Мой батька был украина... Польтава. А? Хорошо?

– Очень хорошо! А вы что же, тоже полтавские?

– Но, но... Я не Польтава! I was born in Лос-Анджелес. Я пришел на свет в Лос-Анджелес... Калифорния. I have a mather... маму... Я имею девойку там. Я иду жениться.

– А! Невесту, значит, имеешь? Хорошо!

– Хорошо? - смеется американец.

– Хорошо. Вери гуд, - отвечает убежденно Слюсарев. - Небось соскучилась по тебе твой девойка. А? Хорошая у тебя невеста-то?

– О да. She have. Она имеет... как это? A shop... Она торгует мало-мало... делает деньги...

– Ишь ты, капиталистка, значит. Как же зовут твою девойку?

– Энибелл.

– А тебя как же?

– Микаэл Когут.

– Как, как? Михаил Когут? - удивился Автономов.

– О, yes! Михаил Когут.

– Американец Михаил Когут! - захохотал корреспондент.

И американские солдаты, ничего не поняв, захохотали тоже.

– Это - корреспондент, - представил Слюсарев Автономова. - Русский военный корреспондент. Он всю войну с нами.

– О, корреспондент! Хэлло, мистер!..

Американцы наперебой протягивают ему руки.

– Куда ж вы идете сейчас? - спрашивает Автономов Когута.

– Ту Эмерика! Домой. Лос-Анджелес.

– Что, вы идете на восток? Вам туда? - корреспондент показывает рукой на запад. - Туда надо. Берлин. Париж. Атлантический океан. Америка.

– Но, но! - машет головою Когут. - Нет. Туда нет. Нельзя. Мы идем: Брест, Москва, Влядивосток, Эмерика...

– Ишь ты! - усмехнулся Слюсарев. - Соображают! Эй, камрад, значит, выходит, путь на родину лежит-то через Москву?

– О, yes! Москва. Россия. Свобода. Эмерика. Спасибо.

– Спасибо? Ишь ты, спасибо!.. - даже законфузился Слюсарев. - Нет, ты мне лучше вот что скажи, камрад. Прочувствовал ли ты, американец, кто тебя из неволи-то спас, кто Гитлера разбил, кто мир освободил, а? Расчувствовал ли ты?

Михаил Когут мучительно морщится. Быстрая речь Слюсарева не доходит до него.

– Ты медленнее, дядя Иван! - улыбаясь, советует Автономов.

– А? Ну хорошо. Ты мне вот что скажи, камрад Михаил Когут. - Теперь он сопровождает свою речь выразительными жестами. - Кто Гитлера разгромил?