Дорога на Элинор
Шрифт:
Терехов думал, что ощутит трепет — он искал эту квартиру несколько дней, исходил десятки улиц, обнаружил кабинет на Шаболовке, и сюда его привела интуиция, которой он не мог и даже не пытался найти объяснения.
Он не почувствовал ничего. Довольно захламленная прихожая, лыжи почему-то стояли, прислоненные к вешалке, будто сейчас не начало осени, а середина зимы. Сразу видно, что женщина здесь появлялась не часто, а когда появлялась, руки у нее доходили не до всего.
Он прошел следом за Жанной Романовной в гостиную, которая, похоже, была одновременно и кабинетом, и спальней: вдоль стен стояли книжные стеллажи, как в кабинете на Шаболовке, и книги, похоже, на стеллажах стояли те же самые, если, конечно, память
На улицу выходили два узких окна с опущенными шторами — такими же, как в комнате на Шаболовке: тяжелыми и темными.
Понятно, почему эта женщина не хотела здесь жить.
Должно быть, он высказал мысль вслух, потому что Жанна Романовна удивленно на него посмотрела и ехидно сказала:
— С чего вы взяли?
Больше она ничего объяснять не стала, включила компьютер и принтер, прикрыла дверь в кухню, сняла с дивана простыню, аккуратно сложила и спрятала в не замеченный прежде Тереховым стенной платяной шкаф: на дверцах висели книжные полки, такого Терехов нигде не видел, но оценил — никакое пространство не было потеряно для книг.
— Садитесь на диван, — бросила Синицына.
Терехов сел. Жанна Романовна вывела на экран текст, принтер, помигав зеленым глазом, выдавил из себя один за другим несколько листов.
«Жизнь, как искажение силовых линий», — прочитал Терехов. Это была не та статья, о которой говорила Жанна Романовна, но она кивнула ему — читайте, мол, — и вышла в кухню. Дверь за ней бесшумно закрылась.
Комната обступила Терехова со всех сторон, смотрела на него во все глаза, читала через его плечо и вообще была живым существом, будто душа хозяина равномерно распределилась и затаилась в вещах, книгах, шкафах и даже в самом воздухе, которым Терехов сейчас дышал, впитывая эманации, оставшиеся от Ресовцева, и проникавшие в легкие, сердце и кровь.
«Жизнь, как искажение силовых линий», — повторил Терехов. Странно, как все совпадает. Или наоборот — отрицает друг друга. «Смерть, как продолжение жизни»… Я писал о смерти, а Ресовцев…
Он погрузился в чтение.
«Ты помнишь, как мы встретились на вечеринке, когда Арнольд Бирман праздновал два года своей супружеской жизни? Ты пришла с приятелем, который не был мне знаком, и я подумал, что это твой любовник, причем не первый, потому что не могло быть, чтобы у такой эффектной девушки оказался единственный партнер. Когда тебя знакомили с хозяином квартиры, ты спросила: „Почему вы празднуете день свадьбы, если с женой уже развелись?“ „А почему нет? — удивился Арик. — Это был замечательный день, я его запомнил на всю жизнь. Какая разница, чем наш брак закончился? Мы празднуем событие, а не процесс. Отмечаем причину, а не следствие“.
Арик объяснял, а ты смотрела на меня. У тебя был удивленный взгляд, ты не понимала, что я делал в этой компании, а я смотрел не на тебя, а мимо, но так, чтобы видеть твой силуэт. Мне казалось неприличным смотреть чужой женщине в глаза, это могло быть расценено, как вызов или приглашение, которое я хотел, конечно, сделать, но понимал, что не сделаю никогда в жизни.
„О, — сказала ты, — теперь я понимаю, почему до сих пор празднуют день седьмого ноября. Это было так здорово — отобрать власть. И неважно, чем все потом закончилось“.
Ты повернулась к Арику спиной и мимо своего приятеля, имени которого я уже не помню, подошла ко мне.
„Вы не могли бы сказать, как вас зовут?“ — спросила ты.
Я назвал свое имя и больше не помню ничего из того вечера, посвященного
Нет, решил — это слишком сильно. Не решил, конечно. Я и сейчас далек от решения. Но мне стало понятно, какая идея станет основой нового подхода к мирозданию. Передо мной стояла самая удивительная девушка, какую я видел в жизни, но думал я не о том, как привлечь твое внимание, а совсем о другом: если пространство и время — формы существования материи, то почему мы считаем, что эти формы — единственные?
Я не сумел бы произвести на тебя впечатление, если бы находился в тот вечер в здравом рассудке, правильно осознавал бы окружающее и адекватно реагировал на твои вопросы. Я бы смущался, искал бы умные ответы и в результате порол бы чушь, я не пошел бы с тобой в ночь и даже не намекнул бы тебе на такую возможность, потому что в здравом уме мне бы и в голову не пришло, что можно открыто отнять тебя у мужчины, с которым ты пришла.
Ты вышла замуж вовсе не за того человека, каким я был на самом деле. Надеюсь, что ты этого не поняла до сих пор.
Я вернулся к себе и не спал всю ночь. Только расставшись с тобой, я начал думать о тебе и о том, как было бы замечательно, если бы я поднялся с тобой в твою квартиру, и ты постелила бы свежую простыню на свою постель, и пошла бы в ванную, сказав мне: „Раздевайся и ложись!“, и я бы лег, аккуратно повесив одежду на спинку стула, а ты бы вернулась через четверть часа, пахнущая, как весенний сад, и забралась ко мне под одеяло, и я бы обнял тебя, и твои груди расплющились бы о мою грудь, и мы оба молчали бы, потому что слова уводят ощущения с правильного пути, и нам было бы хорошо, нам было бы так хорошо, как не может быть хорошо никому, и мы не хотели бы возвращаться в этот мир из того, куда погрузились…
Представляешь, я всю ночь думал об этом, но не мог вспомнить твоего лица, я ведь ни разу не посмотрел тебе в глаза!
Я думал о тебе, а решение, пришедшее мне в голову, переместилось в подсознание и утром всплыло в измененном виде, мне оставалось только записать, что я и сделал на листе бумаги, и пошел на работу, будучи вдвойне счастлив: я знал теперь, как устроен мир, и знал, что нам с тобой суждено прожить вместе немало лет. Я знал это точно, потому что формулировка закона всемирного тяготения включала в себя нематериальную составляющую наших с тобой зародившихся отношений. Не только наших, конечно, но и наших тоже, а для двух тел, чьи силовые линии неизбежно пересеклись при взаимном сближении, это взаимное притяжение становится, конечно, самой важной силой.
В то утро я сумел сформулировать закон тяготения — первый закон природы в описании истинной Вселенной. Спасибо тебе — если бы не твое появление у Арика Бирмана, я, скорее всего, до правильного понимания устройства мироздания еще долго не додумался бы. Может, не додумался бы до сих пор».
Жанна Романовна тихо отворила дверь из кухни, внесла в комнату большое блюдо, на котором лежали бутерброды с колбасой, тонко нарезанными помидорами и огурцами — красные и зеленые дольки выглядывали между сложенных кусков хлеба, как интимные части женского туалета, не предназначенные для нескромного взгляда, но именно поэтому особенно соблазнительные. Эта женщина не смотрела на Терехова, не хотела ему мешать, поставила блюдо на стол и повернулась, чтобы удалиться на кухню.