Дорога в один конец
Шрифт:
Валик перешел почти на шепот и смолк, Вадим слышал только его взволнованное дыхание. Пауза тянулась и тянулась, и снова Вадим не решался ее нарушить, настолько неожиданным было откровение этого парня. Перед ним в одночасье открылась такая человеческая драма, что его, Вадима, собственное «все не так» показалось мелким и убогим. Даже чувство его, их отношения с Людой не дотягивали до высокой планки взаимной любви Валентина и Лены. Соответственно и поступки ради этой любви были несоизмеримы. Разве Вадим сделал что-нибудь подобное, чтобы быть ближе к любимой? Плывет по течению, подстраивается, с покорностью принимает неизбежное. Ну, может, вот только решение пойти на восемь месяцев ломки в сержантскую школу
– Ты… Ты решил бежать?! – Вадим вздрогнул от своего хриплого голоса.
Смех Валентина был неадекватен, как показалось Вадиму, атмосфере откровенности и тайны, образовавшейся в этой маленькой темной комнате:
– Что ты, Вадик? Куда бежать здесь? Ну, может, в Западный Берлин. Но мое маленькое чудо там – на востоке, а туда почти тысяча километров через две границы. Но я обязательно буду там. Не больше, чем через пару месяцев. Клянусь!
Скрипнула койка. Валентин сел и заговорил в темноту, Вадиму даже показалось, что он видит его горящие глаза:
– Каждый год, обычно в конце года, с полка отправляют в Союз своеобразный балласт: больных, отказников ярых, психов неконченых (конченых, как говорят, в 105-й не берут). В основном это первогодки, «старики» этих категорий дотягивают службу здесь, как правило. Я обо всем этом узнал, когда в госпитале валялся. Двое там было таких со 105-го: сердечник из третьей и язвенник из хозроты. Они и поведали. Ну, язвенника, наверное, комиссуют. Захотелось романтики дурачку, напросился служить с гастритом. За месяц карантина получил в награду язву желудка, усох, но терпел – так хотел попасть в Берлин. Здесь уже – рвота с кровью, ну его и в госпиталь. Так и ошивается там до отправки сборняка. Сердечник – румянец во все щеки, но что-то там находят, а он и упирает на это. По мне, так наполовину симулянт. Где-то он прослышал, что отправляют в Брестский и Гродненский погранотряды, а то, может, и в самый Брест или Гродно. Прикинь! От Киева до Бреста – ночь поездом!
Да, у этого парня была не мечта, а цель. Притом – реальная.
– А у тебя какой диагноз? – Тривиальность вопроса Вадима не казалась грубой для расслабившейся атмосферы.
– Я, наверное, у них прохожу как «неконченый псих», – засмеялся Валик.
Вадим тоже улыбнулся:
– А с нарвавшей мозолью не комиссуют, как думаешь?
Они оба рассмеялись и улеглись на свои койки, устав от долгого разговора и удовлетворенные такой концовкой. Вадим, засыпая, еще удивлялся, откуда такая душевная успокоенность. Он еще не знал, что готов принять важное решение. Но, всему свое время.
Глава 20
«…Иные говорят, что Красота – это тщета земная. Быть может. Но, во всяком случае, она не так тщетна, как Мысль. Для меня Красота – чудо из чудес. Только пустые, ограниченные люди не судят по внешности. Подлинная тайна жизни заключена в зримом, а не в сокровенном. Да, мистер Грей, боги к вам милостивы. Но боги скоро отнимают то, что дают. У вас впереди не много лет для жизни настоящей, полной и прекрасной. Минет молодость, а с нею красота – и вот вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они вам будут казаться горше поражений. Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжкому будущему. Время ревниво, оно покушается на лилии и розы, которыми одарили вас боги. Щеки ваши пожелтеют и ввалятся, глаза потускнеют. Вы будете страдать ужасно. Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапрасну золотые дни, слушая нудных
Вадим отбросил книжку без обложки, без начала и конца, напичкнную нудными сентенциями. Философия Оскара Уайльда не воспринималась уставшим мозгом, да и другим чтивом палата на третьем этаже была не богата. Старые журналы «Пограничник», подшивка газеты «Красная Звезда», да эта потрепанная книжка, страницы которой использовались явно не для чтения, а точно по естественному физиологическому назначению. С куревом и туалетной бумагой в полку, как и в санчасти, изобилия не замечалось. «Красную звезду» тоже не щадили, «Пограничник» печатался на глянцевой бумаге.
Кончалась неделя пребывания Вадима в санчасти. Нарыв забили антибиотиками, резать не пришлось. Нога уже почти не болела. В понедельник, скорее всего, выгонят, понимал. Через два дня после ночного разговора Валентина Обихода выписали и отправили по месту службы, а еще через два дня Вадим неожиданно увидел его в процедурной, куда явился за таблетками и уколом. Обиход сидел, съежившись, в коридоре и отрешенно глядел в одну точку. Пока делали укол, в коридоре послышалось: «Обиход, на выход! Давай в машину». Так и не поговорили. «В госпиталь», – понял Вадим. И такая тоска навалилась.
Поднялся в палату, где так никого и не положили после ухода Валентина. Пробовал уснуть, но мысли осиным роем будоражили мозг. Взялся за письмо Люде. Уже чувствовал, что готов поведать ей что-то такое, о чем и сам имел лишь намеки в душе. Ему была нужна точка невозврата в этом гнетущем бытие, Вадим был готов не просто переступить эту точку, он был готов перепрыгнуть ее, перелететь. Но точка не нащупывалась и письмо не писалось. Описывать обыденность – тоска зеленая до тошноты. Как любит, скучает, как жить не может без нее. Но после ночного разговора с Валентином на всех подобных заклинаниях ощущался неизвестно откуда появившийся тлен банальности.
Действие! Нужно было действие – как точка невозврата. А для действия нужна была цель.
Взял обтрепанную книжку без начала и конца. Глаза заскользили по словам какого-то заумного монолога. Мозг не улавливал смысл. «…Молодость! Молодость! В мире нет ей ничего равного!..» «…Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапрасну золотые дни…»«.. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. Ничего не упускайте, вечно ищите все новых ощущений! Ничего не бойтесь! Ведь молодость ваша пройдет так быстро. Простые полевые цветы вянут, но опять расцветают. А к нам молодость не возвращается…»
Вадим закрыл глаза.
Зачем он здесь, в этом в этом пропахшем дымом буроугольных брикетов чужом городе? Ищет новых ощущений, совмещая этот поиск с «выполнением почетной воинской обязанности», которую не обойти? Нашел? Ну, и как? Это то, о чем мечтал сопливый мальчишка, зараженный соляровым смогом от проходящих танков, которых возвел чуть ли не в ранг божеств в детстве?
– Бут, тебе письма! – В дверь просунулась голова салаги со второго этажа. – В процедурной, у дежурного.
Вадим зашлепал тапками по винтовой лестнице на первый этаж.