Дорога в снегопад
Шрифт:
– Чё за мужик? – спросил он Антона, увидев на экране пожилого мужчину явно городского вида.
– Это? – рассмеялся Антон. – Владимир Иванович.
– И чё он? – снова спросил Валерок, сбитый с толку смехом Антона.
– Да дачник там один, нефтяник на пенсии.
Этим ответом Валерок удовлетворился, побыл еще немного и попросил в долг сто рублей. Алексей дал ему двести, и он наконец ушел.
– А что ты смеялся-то? – спросил Алексей, глянув на монитор, где стоп-кадр застал Владимира Ивановича демонстрирующим свой спиннинг с удилищем из клинка спортивной рапиры.
– Смеялся-то? – повторил Антон. – Да удивил нас Владимир Иванович. У него дом там, как дворец, прямо на берегу Урала. Сам он рыбак, маньяк просто какой-то. Мы-то с ним познакомились, лодку хотели у него взять, лодка у него хорошая, шлюпка даже,
Владимир Иванович ожил и отложил спиннинг. Камера показала стол с самоваром в сливовом садике, Владимира Ивановича и его миловидную супругу, сидящую рядом и, не смущаясь съемкой, приводящую в порядок его руки. Владимир Иванович как-то сразу завоевал симпатию Алексея. Речи он вел основательные и разумные правильным интеллигентным выговором. Облик его был исполнен достоинства и благородства, а богатырская фигура и шапка седых волос только усугубляли первое впечатление. На взгляд Алексея, он представлял какой-то давно невиданный тип нефтяника: не топ-менеджера – недоучки, примелькавшегося в телевизионном экране, а старого русского инженера, воспетого Солженицыным. Но, как оказалось, Владимир Иванович, сам того не подозревая, готовил сюрприз.
«Что же, Владимир Иванович, – спросил Антон за кадром, – от нужды ловят бабочек?» – «Да не то чтобы, – ответил тот. – Испокон веков все тут этим занимаются. Можно сказать, традиция местная. Видите ли, поденка эта – чистый белок. Очень хороший корм для птицы – птица не болеет. Хотя, конечно, сейчас совсем бедно живут. Раньше здесь колхоз был богатый, в девяносто третьем развалился. Живут кое-как. Землю поделили, она только и кормит. Деньги здесь только пенсионеры видят. Кто-то работает, а кто-то и пьет», – с затаенной тоской в голосе сказал он. «А вы родом отсюда?» – «Нет, просто место понравилось. На рыбалку ездил, так и приглядел. А на пенсию вышел – дом купил. Не этот, конечно», – усмехнулся он, кивнув на свое жилище, возвыщающееся над домами прибрежной деревни, как можно было понять по изображению, словно феодальный замок. «Да и место, знаете, интересное, – замечает Владимир Иванович. – Некоторые литературоведы считают, что именно оно послужило прототипом Белогорской крепости в “Капитанской дочке”».
Антон с Владимиром Ивановичем толкуют о деревенском житье-бытье, о временах и нравах туземных жителей, с которыми, как уверил Владимир Иванович, ему удалось найти неколебимое, безоговорочное взаимопонимание. «Расскажите, Владимир Иванович», – просит Антон закадровым голосом, но Владимир Иванович морщится: «Да рассказывать-то нечего, – говорит он. – Как-то ночью залезли было двое, один-то убежал, а другого я поймал». Владимир Иванович глубоко затягивается сигаретным дымом, продолжает: «Отволок в сарай, взял цепь железную, шею обмотал ему, замок повесил, а ключ в Урал выбросил». Некоторое время Антон молчит, видимо, потрясенный столь решительной фантазией Владимира Ивановича. Но он заинтригован: «И что?» – «А что? – переспрашивает Владимир Иванович. – Отпустил его. Что же еще с ним прикажете делать?» – «Прям с цепью?» – «Прям с цепью. Дня два он проходил в ошейнике этом, а мальчишки, как увидят его, ну и давай дразниться. “Собака! Собака!”, кричат». – «Сурово», – замечает оператор Сева, а Владимир Иванович пожимает плечами. Видимо, по выражению лиц Антона и Севы он понимает, что они не вполне одобряют образ его действий, но и оправдываться тоже не собирается. «На третий день является ко мне целая делегация, ну, там, родственники и так дальше – ключ просить. А ключа-то нет. Ключ-то в реке… Дал им ножовку, пилите, говорю. А другого выхода у вас нет. Распилили, ничего. Поранили, правда, его немножко. Ну, так это понятно – неудобно же цепь на шее пилить. Так ведь?» – И Владимир Иванович останавливает свой взор то на Антоне, то на Севе, как бы призывая их в свидетели. Опять в кадре тягостное молчание. «Н-да, – вырывается у Антона. – Что же, – недоверчиво спрашивает он, – и после этого вас не сожгли?» – «Верите ли, – любезно отвечает Владимир Иванович, – даже и не пытались».
– Ну и как? – поинтересовался Антон, когда Владимир Иванович исчез с экрана и его заполнили планы вечерней реки.
– Лодку-то дал? – вместо ответа спросил Алексей.
– Он-то дал, да мы не взяли, – сказал Антон, щелкнув мышью. – Как-то не по себе стало.
Как
Анна Дмитриевна оказалась типично московской женщиной, как определила ее для себя Кира, но что это значило? Облик ее был уместен и на картине Рябушкина или Константина Маковского, и в современной Москве, и никто не удивился бы, заметив ее за беседой с великой княгиней Елизаветой Федоровной; сам покрой ее пальто, манера, с которой был повязан платок на ее голове, ничуть, впрочем, не лишавший ее некой интеллигентной элегантности, складки, облегавшие ее фигуру так, а не иначе, – все эти детали создавали этот московский образ, который не спутаешь ни с каким другим.
Из метро выходили люди, отдавали вещи, упакованные главным образом тоже в пакеты и коробки, Анне Дмитриевне, а водитель устраивал их в кузове своего автомобиля. Около часа длилась процедура сбора, и вдруг выяснилось, что вещей нанесли много, а кузов «Газели» больше чем наполовину был занят грузом отнюдь не благотворительного назначения, и в «Газель» их складывать больше было некуда. Дело осложнялось тем, что многие люди, оставив вещи, уже ушли, и было совсем непонятно, как с этими вещами быть, куда их девать и кому возвращать, к тому же на машине была одна только Кира. Анна Дмитриевна растерянно взглянула на Киру, и Кира все поняла. Салон «Лексуса» забили под крышу, и он стал похож на челночную ладью проездом из Турции.
– У вас время-то есть? – участливо спрашивала Анна Дмитриевна, и Кира ее успокоила.
В начале девятого они тронулись. Кира пристроилась за «Газелью», в которой ехала Анна Дмитриевна, и потихоньку катила под тенорок Павла Кашина. Так, с небольшими остановками, во время которых разгружался груз неблаготворительного назначения, они проделали весь путь в четыре с небольшим часа. Анна Дмитриевна предлагала освободить Киру, переложив благотворительные вещи на место испарявшихся неблаготворительных, но Кира любила доводить любое дело до конца и решила уже ехать до Пашина, даже если «Газель» и совсем облегчает.
Городок Пашин, где находился Дом коррекции ребенка и куда предназначался благотворительный груз, многие уже столетия, не худея и не полнея, пребывал в уездном состоянии. Некогда, впрочем, во времена послебатыевы, считался в удельной системе центром самостоятельного княжества, но ничем так и не выделился, и в конце XV века бездетная вдова последнего здешнего князя продала удел московскому коллекционеру русских земель Иоанну Васильевичу.
Дом коррекции ребенка представлял собой несколько обшарпанных зданий, когда-то бывших жилыми купеческими домами. Вещи выгрузили довольно быстро, но тучная кастелянша в очках, висевших на самом кончике носа, принимала их долго, составляя им тщательную опись.
– А можно хоть посмотреть на них, – спросила Кира у Анны Дмитриевны, имея в виду собственно воспитанников Дома коррекции.
– Лучше не надо, – мягко сказала та. – Для них это такое событие. Будут думать, что чья-то мама приехала. Лучше не надо.
Было уже половина третьего, когда собрались в обратный путь. Кира попрощалась с Анной Дмитриевной, села в салон, повернула ключ зажигания, но панель приборов не зажглась. Она повторила попытку несколько раз, потом в беспомощности вышла из машины. Водитель «Газели» тоже дважды ополчался на взбунтовавшийся бортовой компьютер, но, разводя руками, привыкшими к разводным ключам и домкратам, отступал перед чудом угасшей техники, и даже Анна Дмитриевна совала внутрь свое сочувственное лицо – все было бесполезно. Толик – так звали водителя «Газели» – припомнил, что на пригородной автобусной остановке, мимо которой они проезжали, масляной краской был записан телефон эвакуатора. По настоянию Анны Дмитриевны он доехал до этой остановки и привез этот номер, однако, набрав его, Кира услышала, что он временно не обслуживается. Едва ли в Пашине кто-то мог помочь внезапной Кириной беде, поэтому ничего не оставалось, как звонить в московский сервис.