Дорога в снегопад
Шрифт:
Кира обернулась и медленно пошла между крестов, между столбиков из сваренного железа с красными звездами, мимо совсем уже древних замшелых камней, надписи на которых навсегда скрыло время. Но две могилы были совсем свежими, ярок был суглинок на их боках и ярки голубые траурные ленты на венках.
– А как хоть называлась-то она?
– Не знаю, – махнул рукой Сергей, как бы подразумевая, что храм Божий, он-то и веси.
Только теперь Кира поняла вполне, в чем здесь чудо. Эту церковь не взрывали, не растаскивали тракторами,
– Как в песок вода уходим, – заговорил Сергей. – Батюшка вон рассказывал, был когда-то народ такой на Севере – чудь назывался. Весь под землю ушел, до единого человека. Ушел – и нет его… Ни-че-го, – широко расставляя слоги, как моряк на палубе крепкие ноги, произнес он, – за ум возьмемся – еще обратно просочимся, все затопим. Живы будем – все добудем. Плодитесь, сказал Господь, и размножайтесь. А мы вроде того… – Сергей замялся. – Подводим его, что ли. – И как-то вопросительно посмотрел на Киру. У нее похолодело внутри живота. Она опасливо покосилась на Сергея, ожидая, что сейчас-то и возьмет верх разбойное прошлое ее провожатого, но Сергей мирно потаптывался, терпеливо ожидая, когда интерес туристки к этой грустной достопримечательности иссякнет. А думал он о том, что, может быть, кто-то из его предков состоял в причте этой брошенной церкви. Но и он не знал ее названия.
В Сумароково возвращались совсем уже в сумерках. Оно слилось с черной землей, вросло в нее, чтобы было теплее, и только светло-лимонная полоса в небе, которую как по команде обходили черные тучи, зажигала на влажной, блестящей этим закатным мельхиором дороге округлые студеные лужи. Около дома отца Геннадия стояла внушительных размеров черная машина – «Ниссан Патфайндер», определила Кира.
– А, – пригляделся Сергей, – благочинный заехал.
На крыльце стоял румяный человек в зеленом подряснике и ел зимнее яблоко.
– Благочинный? – с почтением спросила Кира Сергея.
– Не, – ответил тот, – водитель его. Отец Паисий. – И, наклонившись ближе, уточнил: – Бывший спецназовец. Две войны прошел. Снайпером был. Вот и считай, сколько на нем. – Он многозначительно посмотрел на Киру, а та на отца Паисия.
Отец Паисий ел яблоко с таким вкусом, лицо его было при этом столь благостно и до такой степени не был он похож ни на какого снайпера, что Кире нестерпимо захотелось переброситься с ним словцом.
– Хорошая у владыки машина, – заметила ему Кира.
– Сами понимаете, – самодовольно ответил отец Паисий, и щечки его яблочками подкатили под щелки глаз, – в России без трактора нельзя. Да и у вас нежная ласточка, я слышал, – сладострастно прищурился он, и Кира подумала, что с таким целомудренным сладострастием мужчины говорили и говорят о трех вещах на свете: о женщинах, скаковых лошадях и теперь вот об автомобилях.
Накинутая платком, на крыльцо выскочила матушка и сунула в
– Пирожочков на дорогу, отец Паисий, – мелко, словно семенила, приговаривала она. – Пирожочков…
– Ох, искушение, – буркнул отец Паисий, проворно протянув руки за подношением.
С благочинным Кире пообщаться толком не пришлось – он как раз появился за матушкой, на Киру посмотрел мельком, махнул Паисию и они укатили в темень.
– В дом пожалуйте, как съездили? – обратилась матушка к Кире и Сергею. – Как раз поужинаем, чем Бог послал.
В доме было натоплено – уже в сенцах чувствовался этот жар. Матушка рассаживала за стол, а застенчивая девушка, повязанная платком, тут же ставила перед всеми тарелки с борщом.
– Ну как, – спросил батюшка, наскоро сотворив застольную молитву, – повидали наше чудо?
– Повидала, – отрываясь от борща, ответила Кира.
– Сейчас вот здесь закончим, там начнем. Ну ведь как можно бросить? Не сюда же его тащить? Погост ведь там.
– Так людей-то нет, – возразила Кира.
– Найдутся люди. Дорогу сделаем. Сейчас все вон кредитов понабрали, машин понакупали. Буду и здесь, и там служить. На службу приезжают, – он мотнул головой на стену, за которой был Спасский храм, – места нет машину поставить. Так все раскатают, особенно в такую вот погоду, только гравий и сыплю. Хоть асфальт клади.
Неожиданно батюшка удалился из-за стола в другую комнату и вернулся с гитарой.
– Моя обитель дорогая, – запел тихонько он, перебирая струны, – в тебе любовью всяк покрыт. Намоленная, неземная, столпом пред Богом предстоит.
Кира перестала было жевать, но матушка знаками дала ей понять, что это не имеет значения. Необыкновенный концерт длился довольно долго. Духовные канты батюшки носили назидательный характер, предостерегали от грехов и призывали к смирению. Исполнитель обладал приятным, чуть надтреснутым тенором. Когда он отложил гитару, Кира хотела было расспросить его о его жизни, но он опередил ее:
– Я в Институте мозга у Натальи Бехтеревой работал, – сообщил он. Сказал еще, что после внезапной и тяжелой болезни обратился к вере, но в подробности вдаваться не стал. Матушка преподает русский язык и литературу в местном педагогическом училище. Дети уже взрослые, учатся в Петербурге.
– А есть сейчас в России старцы? – неожиданно для себя самой спросила Кира и добавила уже тише: – Которые все на свете знают.
Батюшка задумался. Какая-то надежда на удивительное открытие, зародившаяся у нее после поломки машины, не только не покинула ее, но и усилилась, и она с нетерпением ждала ответа отца Геннадия. С деревянных стен с фотографий в рамках на нее смотрел и сам отец Геннадий, и множество каких-то пожилых мужчин монашеского облика, и ей показалось, что случись ей сейчас поговорить с одним из них, то она бы свято поверила всему, что бы тот счел нужным ей открыть.