Дорога войны
Шрифт:
– Но почему? – Парень усиленно моргал, совершенно не понимая, что происходит. – Она ведь чудисна дама.
– Именно поэтому, приятель. Именно поэтому.
Савьо никогда бы не подумал, что уходить окажется так тяжело. Походная жизнь не сделалась ему домом, а эти люди – семьёй, он успел гораздо больше привязаться к Кеане, ставшей ему наставницей и бабушкой, но тогда он уходил не один и не чувствовал себя сиротливо. А сейчас бремя одиночества собралось в путь вместе с ним – не иначе как угнездилось в походной сумке. Сколько ни тверди себе, что магистр Ордена идущих по Дороге Крови и его ученик – не самая богоугодная компания, сердцу было плевать. Оно тоскливо сжималось в груди от мысли,
Заметённый снегом лёд скрипел и стонал под ногами: местные всю зиму переправлялись через реку «посуху», как они это называли. У Савьо же мёрзлая корка не вызывала особого доверия, ведь там, под ней, были метры ледяной воды: утащит в полынью – вовек не выплывешь. Но до ближайшего моста был большой крюк – и потерянное время, чего он себе позволить не мог.
Весь вчерашний вечер и добрые полночи Илен и Саламандр составляли безопасный маршрут для Савьо – хотя кто мог ручаться за что-то сейчас, когда война непредсказуемыми волнами охватывала эти земли. Без боя сдавались казавшиеся крепкими крепости, неожиданно долго, до последнего воина, стояли далёкие заставы, вспыхивали мятежи, и мирные селения перекидывались на сторону то одного герцога, то другого. Война затягивалась, и передвижения разрозненных отрядов всё больше походили на запутавшегося в кустах ужа: извиваясь невообразимыми зигзагами, проваливаясь вглубь герцогства Эйре там, где войска давали слабину, отчаянно вгрызаясь в захваченные врагами города, едва удавалось продавить оборону.
Савьо, по совету Саламандра, обменял меч на короткий: не так привлекает внимание, проще укрыть под тяжёлым зимним плащом, да и за забредшего к врагам воина меньше шансов сойти. Так, бегущий от голода и войны горожанин – по крайней мере, Савьо уповал на это, а то недолго и со стрелой в горле под кустом оказаться – вот тебе и все поиски.
Под ногой хрустнуло, и Савьо замер, боясь пошевелиться. Он даже, кажется, дышать перестал. А перед закрытыми глазами мелькали картинки: смыкающаяся над головой толща воды, набрякший плащ, что тащит на дно, вздыбившиеся куски провалившегося льда. Прошло мгновение, потом ещё одно – но ничего не происходило, лишь ветер подталкивал в спину. Осторожно Савьо сделал крошечный шаг вперёд – и снова замер. Лёд молчал, даже ветер утих.
Тонкий слой снега, наметённый у берега, кончился, и теперь под ногами разверзалась тёмная бесконечность. Пересечённый белыми прожилками лёд был похож на треснувший леденец – такой хрупкий, слишком ненадёжный, чтобы выдержать вес взрослого человека. Савьо зажмурился, но стало только хуже. Закусив изнутри щёку, вцепившись мёртвой хваткой в ручку перекинутой за спину сумки, он шёл вперёд, шажочек за шажком, стараясь скользить по поверхности льда, не отрывая ног.
Не такая уж и широкая река показалась ему бесконечной. Оказавшись на другом берегу – по ощущениям, он потратил на это весь день! – Савьо опустился в снег: ноги дрожали от напряжения, болела прокушенная щека, а во рту стоял привкус крови. Вот вам и лёгкая часть пути!
Савьо глянул вниз, где у его ног застыла в своём беге вода. Один шаг навстречу – и на лекаря вновь глянула чёрная бездна, изрезанная белыми, ломкими линиями. Страшная, пропустившая его. И показавшаяся теперь вдруг притягательно прекрасной. Было в этом переплетении вмёрзших в лёд узоров что-то завораживающее: они то свивались в единый узел, и там, где их было много, напоминали исполосованную заломами бумагу, то разбегались тонкими ниточками во все стороны. Савьо, словно зачарованный, наклонился вперёд, к реке, стянул перчатку и приложил ладонь к поверхности. Гладкая, холодная, спокойная. Хранящая под
Рука быстро замёрзла, и Савьо, стряхнув задумчивость, натянул перчатку. Пора идти дальше – до темноты он должен добраться до постоялого двора, если, конечно, не хочет заночевать под открытым небом. Поудобнее устроив на спине мешок с вещами, Савьо в последний раз глянул на городишко на том берегу. Этот этап жизни становился прошлым, и однажды он покажется таким же далёким и недосягаемым, как детство в родной деревне или даже рабство у Дьюхаза.
– Именно поэтому и нужна грамота, – проворчал под нос Савьо. – Должен же кто-то рассказывать миру про несправедливость и борьбу.
На лицо упали робкие снежинки – словно ответ задетого его словами мира. Савьо посмотрел наверх: небо висело так низко, что, казалось, зацепилось за виднеющийся отсюда шпиль колокольни – и та вспорола ему набитое снежной крошкой брюхо. Если снег разойдётся, стемнеет раньше, чем он ожидал, надо поторапливаться. Мелкая, а пакость мира.
Глава 12. Добровольцы
Следующая встреча с Сегретто состоялась через пару дней: мужчина снова был безукоризненно безлик и столь же безукоризненно вежлив. Задав пару ничего не значащих вопросов, Сегретто отпустил Пса. А к вечеру пожаловала Вларика – само очарование, ворох улыбок и кокетливых взглядов, которых хватило на всех охранников тюрьмы. Пёс, увидев её, лишь устало вздохнул, но куда деваться от собственного выбора, считаться с последствиями принятых решений судьба его научила.
Последующая неделя не отличалась большим разнообразием. Вларика появлялась ещё дважды – в отличие от Иветты, которой Айзек больше не видел. Но судя по счастливому виду паренька-тюремщика, изредка напевающего имя девушки, новый ухажёр оказался не чета ему. Сегретто оставался непредсказуем: то вызывал к себе по несколько раз подряд – и не только днём, но и ночью, то долго отсутствовал. Однажды он и вовсе спустился в темницу. Военный изредка выспрашивал про прошлое Пса, но гораздо чаще обсуждал с ним политику, географию, науку, литературу – кажется, не существовало тем, в которых Сегретто не был подкован. И в какой-то миг Айзек стал воспринимать его не как тюремщика, а скорее как приятного собеседника. Быть может, то был невероятно хитрый и невероятно долгий план, дабы усыпить бдительность Пса – и в таком случае он работал безотказно. И ещё лучше он стал, когда Айзека перевели в другую камеру: тёплую и не такую сырую. Там даже обнаружились деревянные нары – неслыханная для темницы роскошь.
А через день после этого Сегретто предложил отпустить Айзека – даровать помилование и вернуть на войну наёмником. Почему-то раньше такая мысль не приходила в голову Пса, и она привела его в ужас. Вероятно, Сегретто прочёл это по изменившемуся лицу пленника, потому что в следующий миг, когда Айзек пообещал совершить побег, чтобы исключить помилование, мужчина расхохотался – искренне и беззлобно. Отсмеявшись, Сегретто неожиданно подмигнул ему.
– Слушай, Айзек, ты, часом, не заскучал в этой дыре? Не хотел бы отправиться со мной?
– Вы уверены, что я подойду вам? Убивать я…
– Убивать не придётся, – перебил Сегретто. – По крайней мере, мне ты нужен не для этого. Но неприятности и проблемы я тебе гарантирую. А вот то, что у тебя получится, – нет.
– Вы на полном серьёзе предлагаете карателю стать одним из ваших людей? – осторожно поинтересовался Айзек.
Сегретто усмехнулся и указал пальцем на Пса.
– Бывшему карателю, будем считать, что искренне раскаявшемуся. И весьма сообразительному. До дворянина ты не дотягиваешь, а для наёмника или крестьянина слишком образован. Как ты вообще оказался на войне?