Дорога ярости
Шрифт:
Док оглядывается на банку.
– Змей?
– Нет.
– Значит, одиночка. Ни разу не видел, чтобы одиночка выиграл гонку Блэкуотера.
– Все когда-то бывает в первый раз, – замечает Адам.
Док указывает на шею Адама зажатым в кулаке скальпелем.
– Я быстро сделаю надрез. Ты сперва даже ничего не почувствуешь. Больно будет потом.
Так частенько говаривал папа. Повторял эту вот фразу. Адам ушибет ногу или упадет, а папа улыбнется и скажет: «Больно будет потом». Непонятно, почему столько всего забываешь, а это помнишь.
Адам
– Больно, когда подключаешь, – поясняет доктор. – А не когда режешь.
– Пожалуйста, давайте уже быстрее.
Взгляд врача темнеет.
– Расслабься, парень. Я знаю, что делаю. Не впервой.
Он убирает руку с бедра Адама и кладет ему ладонь на голову. Поворачивает череп, так что Адам вынужден смотреть на змею в банке. Он догадывается, что док это нарочно: специально положил змею в банку, чтобы попугать гонщиков. Это обряд посвящения, то бишь Подключения. Это придумано не для удовольствия и не должно быть легким. Это должно внушать страх. Его нужно прочувствовать на собственной шкуре.
Раздается визг. Док включает аппарат.
– Скольких ребят ни подключал, все ревели, – сообщает он Адаму, перекрикивая шум. – Как бы ни старались держаться.
Он с силой наклоняет голову Адама, и тот зажмуривается.
Подумаешь, ерунда. Обычная боль. Что я, боли не видал?
Врач протирает кожу Адама ниже кости за левым ухом. Пахнет эфиром и каким-то обезболивающим. Вдруг что-то царапает и жжет кожу Адама. Это скальпель. Адам стискивает зубы, сжимает кулаки, дышит часто и неглубоко.
В левом кулаке у него запачканный кровью камень. Адам чувствует его гладкость и приятную тяжесть в руке.
Мне не больно.
Мне не больно.
Мне не больно.
Но это ложь. Еще как больно! Так, словно с него заживо сдирают кожу. Боль нарастает, заставляя тело корчиться. Она сдавливает его, как голодный удав. Адам щелкает языком, хватает воздух ртом. Запрокидывает голову. Налитые кровью глаза вылезают из орбит. Боль не отступает. Перед глазами все расплывается, как на большой скорости. Адам скалит зубы, как умалишенный. Сознание заволакивает белой горячей пеленой. Боль клубится вокруг него, выкручивает кости до хруста. Он кричит про себя. Молит, чтобы это скорее кончилось, но пытка длится и длится, пока, наконец, его не обступает чернота. Он разжимает руки и с облегчением проваливается в пучину забытья.
Адам ошеломленно ковыляет через улицу в мотомастерскую. Дрожащей рукой щупает затылок, касается торчащей за левым ухом металлической трубки, колючего шва на коже. У него кружится голова. Он с трудом соображает,
В глубокой задумчивости Адам поднимается по лестнице мастерской, стараясь успокоиться, как вдруг из дверей, пошатываясь, вываливается какой-то тип. Пыльный и грязный, он, ругаясь, задевает Адама плечом, и, когда тот ухитряется отскочить, тип то ли бежит, то ли катится по лестнице и приземляется нелепой кучей, раскинув руки и ноги.
Адам смотрит на лежащего на земле, замечает у подножия лестницы серебристый мотоцикл, и его охватывает ярость.
Кейн!
Кейн облизывает губы и моргает. Изо рта и носа у него сочится кровь. Он поднимает голову и мутными глазами смотрит на Адама. Его рубашка насквозь пропиталась потом, а изо рта несет так, что Адаму слышно с верхней ступеньки. Кейн пьян, или под кайфом, или и то, и другое.
Адам качает головой.
– Где ты был? – спрашивает он.
Кейн не отвечает. Встает на колени, опирается на локти, пошатывается, рыгает. Адам наблюдает за ним. Но не двигается с места, чтобы помочь.
Мимо проезжают какие-то парни. Один из них что-то неразборчиво кричит, остальные смеются. Парни сплевывают на ходу и катят дальше.
Кейн вытирает рот тыльной стороной ладони, размазывая кровь по подбородку. Так и не поднявшись с колен, он глядит на Адама. Его желтые глаза остекленели. Кейн открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но не издает ни звука. Поднимает руку, машет Адаму и, не удержавшись, валится на землю. Перекатывается на плечо, шлепается на спину и снова рыгает.
– Дерьмо ты собачье, – бросает в сердцах Адам.
Кейн поворачивает голову набок и смотрит на него. Моргает, сплевывает кровь.
– Дошло наконец, – хрипит он.
Адам разворачивается и скрывается в полуденном сумраке мотомастерской.
Он старается не думать ни о чем, кроме одного: забрать «лонгторн» и снаряжение, найти ночлег… а там уже и гонка.
11
Суббота, 2-е число, 18:15–13 часов
Сумерки. Адам едет по Внутреннему кольцу Блэкуотера. Его серый гоночный костюм оборудован защитой жизненно важных органов и спинным корсетом. Он выбрал его вместо экзоскелета с максимальной защитой. Перегруженное снаряжение ограничивает свободу движений, в особенности если костюм старый, и добавляет вес. Фрэнк учил его ездить налегке. Стараться не брать лишнего.
Легкость обеспечивает скорость и маневренность.
Даже его хромированный шлем легкий. Он идеально подходит Адаму по размеру и плотно обхватывает голову. Его золотистый визор, жужжа, уезжает вверх, стоит только нажать на кнопку. Адам едет с опущенным визором: не хочет, чтобы его узнали. Обычный гонщик мчится по улице.
Выбор места для ночлега у него большой. Огромные, многоэтажные бетонные коробки: когда-то в них кипела жизнь, люди занимались повседневными делами. Но сейчас здесь ни души. Все это было давным-давно, до того, как все, у кого были деньги или связи, собрали чемоданы и перебрались на Небесную базу.