Дорогая Клара!
Шрифт:
Мысленно прощаюсь с жизнью.
Клара – Виктору
5 апреля 1938
Витька, ты герой! Ты теперь мой самый верный друг.
Я и представить не могла, что тебе хватит смелости.
Интересно, где он сегодня? Готовит нападение?
Клара
Всю неделю Михалыч не появляется в школе. Выходить из дома по-прежнему страшно.
Не нахожу себе места. Хочется рвать, крушить, ломать,
Михалыч затаился. Что от него ждать?
Учительница сообщила, что Михалыч в школу больше не придет. Причину нам не докладывают.
Ходят слухи, что у Михалыча арестована мать и его теперь отправят к тетке в деревню.
Слухи подтвердились.
Я много думаю о произошедшем.
О событиях, которые перекраивают наши судьбы. Почему маму Михалыча арестовали именно в тот день и ни днем позже?
Мне необходимо признаться. В ту ночь я не мог заснуть, все думал, что Михалыч со мной сделает. Страх заполнил каждую клеточку моего тела, и, поддавшись ему, я обратился к бабушкиному Богу. Я сказал, что поверю в него, если он убережет меня от Михалыча.
Но не такой же ценой… Больше никогда, никогда не обращусь к нему! Даже если это будет вопрос жизни и смерти. Мне стыдно признаться Кларе, ведь она считает меня героем. Коля с Алеком зауважали меня: то, что я не влезаю в драки, воспринималось ими как слабость. Они признались, что ни за что не решились бы идти против Михалыча. При других обстоятельствах и я бы не решился…
И все же… Как бы я повел себя, прижми меня Михалыч к стенке? Поддался бы страху, отказался от своих принципов, просил пощады?
Пытаюсь убедить себя, что это всего лишь совпадение. Не могу же я своей волей решить участь другого человека. Уж больно много я на себя беру.
Клара – Виктору
3 июня 1938
Витька, здравствуй!
До школы ты меня не увидишь. С бабушкой Алевтиной совсем беда, Гертруда уже не справляется, мы с мамой едем в Саратов.
Клара – Виктору
5 июня 1938
Привет, Витька!
Пишу, чтобы ты знал мой новый адрес.
Гертруда с Вальдемаром и бабушкой живут в самом центре города, всего пару кварталов до парка и консерватории. В квартире хорошо, светло. Два окна, по одному на каждую комнату. Нам с мамой постелили в маленькой комнате два матраса.
Гертруда с Вальдемаром уже столько женаты, а детей нет. Это жаль. Мне бы так хотелось стать тетей.
Проезжали разные здания, папа то и дело говорил: “Это немцы построили. И это немцы построили. И эти мукомольные предприятия”.
И тут вдруг скажи: “Плохо, Клара, что ты немецкий
“Так отчего бы мне его знать, если вы с мамой на русском всегда говорите?”
“Оттого, Клара, что ты немка”.
“Я только наполовину немка, а наполовину русская. А вообще я советский гражданин!”
Папе мой ответ не понравился. Он нахмурился.
“Надо тебя в немецкую образцовую школу перевести”.
Папа не первый раз заговаривает о немецкой образцовой школе. Он меня в прошлом году туда перевести хотел, как только она достроилась. Я перепугалась.
“Папа, ты что! Я и так еле-еле справляюсь с домашней работой, а еще немецкий учить!”
“Ничего, будешь стараться. Эх, Клара, Клара… Вот так и пропадут все наши традиции. Хорошо хоть крестили тебя”.
“И все же жаль, что не в православие”, – вмешалась мама.
“Да какая теперь разница. В этой безбожной стране”.
Что же теперь поделать? Не должна ведь я из-за этого страдать, в другую школу переходить! То, что я наполовину немка, не имеет в моей жизни никакого значения.
А еще ехали мимо костемольного завода. Ну и запах. Ужас! Как только там у Алека мама работает? Вот почему она такая недовольная всегда. Попробуй поработай денек в таком месте.
Пиши теперь сюда.
Клара
Вот и пришла пора прощаться. Музыкальную школу я буду вспоминать с теплом, она стала мне вторым домом.
Помню, как бабушка впервые привела меня сюда. Нарядила, причесала волосы – прям как у деда на фотографиях.
Пришли, а перед входом очередь. Оказывается, желающих много. Это меня расстроило. Помню, как стоял в коридоре и до меня доносился голос чистоты и силы невероятной. От этого голоса у меня закружилась голова и сделалось совсем худо. Что я здесь забыл? Как же бабушка расстроится, когда ей скажут, что способностей у меня нет.
Что я не певец, бабушка заявила с порога. “Но какой слух, какой слух!”
Не помню, что именно от меня требовалось, но чувствовал я, что показал себя крайне плохо. Прослушивание было коротким. Домой шел поникший. Бабушка пыталась меня поддержать.
“В эту не возьмут – в другую пойдем”, – сказала бабушка. И по чрезмерной ее веселости я догадался, что прослушивание прошло не просто плохо, а ужасно.
Утром следующего дня бабушка пошла узнавать результаты. Я делал вид, что мне все равно. После завтрака сел с книгой, чтобы отвлечься и скоротать время. Велика беда, что не играть мне на пианино? Буду книги читать, стану великим читателем.
Бабушка пришла к обеду. Ожидая нерадостные известия, я вяло водил ложкой в тарелке. Отец на меня прикрикнул – обычное дело.
“Что кричишь, Паша? У сына твоего, между прочим, абсолютный слух”.
Я поднял глаза: “Как это – абсолютный?”
“Да, Витенька. Только вот вместо фортепиано настаивают на скрипке. Я им сказала, никакой скрипки”.
“Баян! – отрезал отец. – Рояль! Еще чего! Место у нас лишнее?”
“Место найдем”, – сказала бабушка. И мы действительно нашли.
Помню свой самый первый урок.