Дорогая Клара!
Шрифт:
Дома снова какие-то странные слухи. Племянник бабушки пропал. Матери его недавно пришел такого рода ответ на телеграмму: “Не доставлена ввиду выезда адресата”. Все в смятении. Что значит “выезда”, куда он мог выехать? Настроение у всех мрачное. Бабушка плачет. Чувствую свою беспомощность.
Вчера с Кларой были дежурными по школе. Все время оказывались вместе. По большей части молчали.
Я представляюсь себе скучнейшим из людей. Что толку, что читаю книги? Нет во мне дара рассказчика, умения заинтересовать. Мы молчали. В грудной клетке лихорадочно затрепетало, забилось и там же умерло. И так страшно сделалось от этой тишины. Я понес какую-то околесицу: про семейство липовых, соцветия и цветы, про разные виды тюльпанов и особенности ухода за луковичными растениями. Чушь несусветная.
Я должен закрыться от мира и быть один. Такова моя участь.
Сегодня на перемене стала смотреть на него в упор. Нравится мне вгонять Витьку в краску. Он, заметив мой взгляд, сейчас же дернулся и уставился в пол. Потом искоса посмотрел, гляжу ли я. Я глядела не отрываясь. Опять уставился в пол.
Клара – Виктору
22 сентября 1937
Видел, что в “Большевике” пишут? В этом году в Энгельсе построят большой кинотеатр, на 500 мест [18] . Будем смотреть фильмы каждую неделю после уроков. Хотя лучше бы, конечно, вместо.
Эх, Витька. Скорее бы вырасти. И больше никаких уроков, никакой зубрежки. Я бы после работы в театре ходила на все-все фильмы по многу раз.
Я заметил точно – она хотела пойти со мной после школы. Я поступил некрасиво. Сделал вид, что не замечаю, и ускорил шаг. О чем бы я говорил с ней? Чем заполнил неловкие паузы?
18
Газета “Большевик”. 1937. 22 сент. URL: https://gnadenflur.ucoz.ru/news/gazeta_bolshevik_g_ehngels_220_ot_22_9_1937_g/2015-05-11-167.
Страшно, что вскроется моя несостоятельность и Клара во мне разочаруется.
Виктор – Кларе
6 октября 1937
Дорогая Клара!
Представь себе всю абсурдность ситуации. Некая московская школьница, Анастасия Соловьева, наша ровесница, принесла в школу порошок карбида кальция [19] . Ученики насыпали порошок в чернильницы, и он стал выделять газ. Детей с головной болью, тошнотой и рвотой отправили в поликлинику, а потом отпустили по домам. И это они еще легко отделались, а ведь могли отравиться. Надо же додуматься до такого! Какая безалаберность.
19
Правда. 1937. 5 окт. № 275. URL: https://electro.nekrasovka.ru/books/6148689/pages/6.
С
Клара – Виктору
7 октября 1937
Эх, Витька! Отчего эта идея не пришла в мою светлую голову? Вот ты представь. Весь класс жалуется на головную боль и тошноту, и вдруг Клавдия Степановна обнаруживает у себя на столе порошок карбида кальция. “Кто принес?” Никто не сознается. Нас всех отводят в поликлинику, а уроки отменяются.
Правда, здорово?
Знать бы, что никто не сдаст, на следующей контрольной все бы устроила.
Но Галка первая побежит к Клавдии Степановне жаловаться, что это Кноль всех подговорила. С такими людьми нельзя иметь дело.
Клара
Главный мой изъян – раздражительность. Любой звук способен вывести меня из равновесия. При постороннем шуме не способен ни читать, ни писать, ни думать. В состоянии раздражения сосредоточиться на уроках – что поймать стреляного зайца в силки. Мысль вытворяет что-то несообразное. Уловив подозрительный шум, резко сворачивает в другую сторону, петляет, путает следы.
Я гневлив и нетерпелив. По словам бабушки, этими не лучшими качествами я в деда. Но что поделать? Иногда с трудом сдерживаю себя.
Вот и сегодня. К доске вышел Алек.
Алек – мой товарищ и друг, я уважаю его всячески. Но когда он десять минут стоит у доски и мямлит, я готов вскочить, выхватить у него из рук мел и все решить в две минуты. Вот такая натура.
Много читаю, размышляю о будущем. Приезжал товарищ отца из Саратова. Что творится в Саратовском университете! Арестовали преподавателей исторического факультета – тех, под чьим крылом в недалеком будущем мог оказаться и я.
Ректор тоже арестован. Фамилии его я не запомнил [20] . Обвинения – антисоветская деятельность.
Можно ли представить, чтобы столь уважаемого человека обвинили беспочвенно?
“Больно много болтал”, – бросил товарищ отца.
Совсем перестал видеть. С трудом разбираю написанное на доске. Прежде, если сильно прищуриться, можно было разобрать буквы и цифры, а теперь они сливаются в бесформенную массу, цепляются друг за друга и катятся по доске снежным комом. Все, что говорит учитель, запоминаю на слух, тренирую память.
20
Ректора Хворостина арестовали в 1937 году.
Дома читаю в бабушкиных очках. И все бы ничего, только теперь я и в них вижу не так хорошо, как раньше.
Очки – это бабушкина реликвия, их много лет назад привез ей дед. Она хранит их в специальном мешочке с вышитыми буквами.
Плохое зрение доставляет мне массу неудобств. Я плохо ловлю мяч, так как не вижу, кто его бросает и куда он летит, вынужден сидеть за первой партой прямо перед учителем, прихожу заранее на концерт в школьном актовом зале, чтобы занять место, и покупаю билеты в кино только на первые ряды.