Дорогая Л
Шрифт:
Нам наконец доставили багаж, и всех провожающих попросили покинуть палубу. Почти все пассажиры разбрелись по своим каютам и лишь немногие остались стоять, наблюдая отплытие. Ответственный момент: сейчас я сделаю то, что делаю всегда - брошу монету в воду, чтобы привлечь удачу...
Пустоверие, но каков эффект! Одна из крикливых чаек, низко парящих в небе, спикировала вниз и, перехватив пенни, бросилась прочь! Я и глазом не успела моргнуть! А, впрочем, я не верю в приметы. Ты же знаешь, я совершенно бесчувственна к событиям, предвещающим неудачу. Это перечит моему нраву. У берегов Гаити я собственными глазами видела, как матросы потрошат на палубе только что выловленную рыбу. Острыми ножами они взрезают ей брюхо и отсекают голову одним точным ударом. Крови столько, будто в жертву принесли ягнёнка. Они вымакивают её тряпкой, которую потехи ради кромсают на части этими самыми ужасно острыми ножами и подбрасывают вверх. Что ты думаешь? Эти морские стервятницы набрасываются на них с душераздирающими
Совершенно очевидно, что блеск одноцентовой монеты, привлёкший птицу, был ошибочно принят за отблеск чешуи какой-нибудь мелкой рыбёшки, на свою беду выпрыгнувшей из воды.
Так или иначе, дар мой принят стихией, и я нахожусь в превосходном расположении духа.
Несколькими часами позже. Капитан Биллингтон - обаятельнейший мужчина. Он поцеловал мне руку и, узнав моё имя, назвал второй Нэлли Блай. Это лучшая похвала, которую мне приходилась слышать. Но, увы, вынуждена признать, что подвиг этой женщины несравнимо больше моих скромных достижений. Он спрашивал меня, поклонница ли я Жюля Верна, и я выразила согласие, возможно, с немного преувеличенным воодушевлением, от чего бедняга тут же проникся ко мне неподдельной симпатией. Представь себе, он прочитал несколько статей, опубликованных в "Нью-Йорк Таймс" о моём путешествии в Алжир и Марокко, вплоть до безводной Сахары в компании диких берберов. (Хотя, ты и сама знаешь, что все эти экспедиции не имели ни малейшей научной ценности, а носили исключительно развлекательный характер.) И, да, я та самая Фиона Уотс, бесстрашная Фиона Уотс, не убоявшаяся ни холода, ни зноя, ни жгучего ветра, покорительница безводных саванн и исследовательница морских глубин. После его слов моя скромность получила серьёзную пробоину, а многословие дало течь. Всё моё самообладание пошло ко дну, и я рассыпалась в благодарностях, получая взамен всё больше и больше комплиментов.
Бедный Виктор! Кажется, он совсем потерялся в лучах моей славы. Тишайшая Л.! Между нами, ты подошла бы ему гораздо больше, если бы упорство моей родни не сломило то упрямое сопротивление, которое я оказывала браку. Я не влюблена, вовсе нет. В мои годы смешно потерять голову. Но рассматриваю брак только как взаимовыгодное партнёрство, способное облегчить совесть и отдать дань устаревшему в современном мире понятию дочернего долга. Мне сорок два. А на семейном древе полным-полно усохших ветвей, которые никогда не плодоносили (включая мою тётушку Розалию, троюродную сестрицу Эстер и дядюшку Стенли, который, будучи ещё молодым, свалился с крыши и повредил позвоночник). Так что вся моя родня спит и видит меня сюсюкающей и качающей на руках единственного наследника рода Уотсов. Стоило им упомянуть о чём-то подобном при моей несчастной кузине, как она доставала, Бог знает откуда, свой знаменитый клетчатый платок, комкала его, громко сморкалась и снова комкала. Отвратительная привычка! Она и по сей день являет собой классический пример стародевичества, когда некая милая, в меру стеснительная особа с годами превратилась в закалённую кочергу. Теперь же она имеет порядочный доход от табачной фабрики, что делает её уважаемым членом общества. Другими словами, из позора семьи она мало-помалу превратилась в нечто терпимое, чего нельзя сказать обо мне.
Увы, я так и не стала членом Королевского географического общества, а моё увлечение путешествиями единогласно признано "опасным и ставящим под угрозу будущность всей семьи". Как понимаешь, мне не было бы прощения, не выйди я замуж. И, поскольку положение моё столь зависимо финансово от благосклонности патриархов, я решилась на этот шаг из корысти, в надежде получить кругленькую сумму в качестве приданого и приличное содержание, аккуратно выплачиваемое каждый год за день до Дня Благодарения и торжественного парада на 34-й улице. Признаюсь, впоследствии мои надежды оправдались с лихвой, и теперь я обладаю достаточным капиталом, чтобы организовать дюжину экспедиций в самые отдалённые уголки планеты.
И теперь, казалось бы, выполнив со своей стороны все обязательства, я самым грубым образом вторглась в сферу грёз моих драгоценных родителей и разрушила их видение идеальной жизни. Я не собираюсь и дня просиживать дома, как положено всякой приличной домохозяйке, но намереваюсь ввязаться в очередную авантюру. Ибо, выражаясь словами классика: "Удел мой - скитаться в песках".
Да, но теперь-то я не одна. Со мною Виктор в роли сдерживающей силы. С ним я делаюсь чуточку благоразумнее, и на сей раз нас ожидает скорее романтическое приключение, нежели трудный переход. Ты можешь решить, что я стараюсь угодить ему, ведь он младше меня на целых двенадцать лет! Признаться, приобретая его (а иначе это и назвать нельзя), я выкупала свободу. Конечно же, это сделано вовсе не для того, чтобы произвести на свет наследника, ведь я и так обзавелась им
Было бы жестоко с моей стороны превращать этакую светскую болтовню в судовой журнал, иначе, я всерьёз опасаюсь, что ты помрёшь со скуки, если это письмо станет чересчур подробным. Достаточно и того, что я в нескольких словах опишу предстоящий маршрут, дабы ты мысленно представила его и, умножив на время, проведённое в дороге, не пеняла мне за длительное молчание.
Итак, покинув Америку, мы минуем Азорские острова, и, подойдя к противоположному берегу, высадимся в Аркашоне. Там мы сядем на поезд до Бардо, отправимся в Тур и Орлеан, где совершим небольшую велосипедную прогулку вдоль набережной Луары, и, наконец, достигнем Парижа тем самым способом, каким ранее переправляли только уголь и известняк. Браво гениям, чья научная мысль пересадила всех нас с лошади на локомотив, и ещё тем, чьи думы устремлены в небо! Помяни моё слово, близок час, когда воздухоплаванье станет общедоступным удовольствием.
Что же дальше? Страсбург! С его дворцами и величественными соборами, сошедшими со страниц готических романов, и, конечно же, Гранд-Иль, опоясанный лазурными водами реки, изрядно обмелевшей в это время года. Паром доставит нас до центра города и обратно, где мы с Виктором планируем задержаться на несколько дней перед поездкой в Женеву. Там мы возьмём напрокат автомобиль, чтобы наши руки были развязаны, и мы как можно скорее достигли цели всего путешествия - маленькой деревушки Бергдорф у подножия швейцарских Альп. Мы пробудем там с середины лета до начала осени, чтобы восстановить истраченные силы перед триумфальным возвращением в Нью-Йорк.
Сойдя на берег, я отправлю тебе это письмо из первого же почтового отделения.
Целую твоё хрупкое, костлявое плечико,
неукротимая Ф.
Мисс Л. Бергер
5 Третья Авеню
Нью-Йорк
США
Дорогая Л.!
Здесь всё именно так, как ты описывала. Благо, я переношу любую дорогу прекрасно, и ничто - ни морская болезнь, ни длительные переезды, ни утомительные пешие переходы - не омрачили впечатления об увиденном. Наоборот, после торопливой суеты вокзалов, поскрипывания телег на старинных улицах, ненавязчивого шепота ветхих зданий музеев переходящего в обыкновенный городской галдёж, ярких вывесок модных магазинов и выкриков ресторанных зазывал, бесконечной тряски по неровным дорогам я вдруг переступила черту, отделяющую одну вселенную от другой. Здесь, в этом буколическом царстве, нет культурной жизни в нашем обыкновенном понимании, но даже оказавшись в такой глуши, ты не чувствуешь лишений. Само по себе это уже удивительно! Резко очерченные горные пики; щедро орошаемые солнцем зелёные луга с крупными кляксами цветов - броскими, как восточная джеллаба; хрустальной чистоты озёра, обрамлённые пышными зарослями сосен и рододендрона... Имей терпение, Фиона Уотс, и уже к началу августа ты увидишь, как зацветает розовый вереск!
Вальяжно развалясь, на траве почивают пятнистые коровы, а глухой звон привязанных к их шеям колокольчиков отгоняет слепней. Заунывная пастушья песнь разливается вдалеке, и ей вторит неповоротливое эхо, отсекая от строчек то, что ему не удаётся запомнить.
О, моя дорогая, тебе хорошо знаком этот край, и одно только упоминание о нём рождает в груди чувство ностальгического упоения и светлой грусти. Я же человек иного толка, и боюсь, через недельку-другую эта совершенная идиллия мне наскучит. Что тогда делать? Куда податься?