Дороги, которые мы выбираем
Шрифт:
…Вахтер недоуменно посмотрел на нас, когда мы вошли в портал, и с еще большим недоумением принес мне кайло.
Волошина шла впереди, я за ней. Мы шли по деревянным щитам, уложенным по бокам рельсов, чтобы прикрыть канавы, по которым текла вода. Сквозной ветер продувал штольню. Мы двигались молча, пока не приблизились к одному из тех незакрепленных участков, порода которых казалась мне абсолютно устойчивой.
— Здесь, — остановился я.
Волошина обернулась и выжидающе посмотрела на меня.
— Ну как, — спросила она, — сами отобьете породу или это я должна
— Вы странный человек, Ирина Николаевна, — сказал я. — Почему вы ушли от Григория Иннокентьевича? Там было тепло, уютно. На кой, извините за выражение, черт вас понесло сюда?
— Я же объяснила вам: чтобы взять породу на анализ. И что в этом необычного?
— Ну ладно! — Я с размаху ударил кайлом по стене штольни.
Удары, то глухие, то звонкие, гулко раздавались н пустынном туннеле. Волошина подбирала куски породы и рассовывала. их в карманы своего полушубка.
— Хватит, — сказала она. Я опустил кайло.
— Ну вот, — продолжала Волошина, — через неделю я сообщу вам результат. Конечно, мы можем составить заключение только о физико-механических свойствах этой породы. Все остальное не по нашей части. Но кое-что это вам даст. Теперь пойдемте.
Она опять пошла впереди меня. В своем коротком, перепоясанном кожаным ремнем полушубке и шапке-ушанке она вдруг напомнила мне фронтовую регулировщицу, такую, каких часто рисовали на плакатах во время войны.
Мы медленно шли по пустому, плохо освещенному туннелю: электрики экономили энергию и не включали полный свет в часы, когда работы не производились. И то ли оттого, что я не привык бродить вот так, без цели, по пустому туннелю, то ли потому, что освещение было нечетким, призрачным, но мне стало казаться, что я как бы вновь иду по собственной жизни.
Не удивительно… Ведь каждый десяток метров штольни был связан для меня с каким-то событием. Вот здесь произошла сбойка… Здесь нас завалило… Здесь мы, задыхаясь и обливаясь потом, пытались пробить ломами и лопатами проход в пятнадцатиметровой стене; вот тут я стоял, когда раздался грохот второго обвала, уничтожившего всю нашу предыдущую работу; вот здесь, у стены, лежала Светлана… И снова, снова ее стон, ее срывающийся голос раздался в моих ушах: «Солнца, солнца хочу!»
«Ну что ж, нашла ты свое солнце? Греет оно тебя? Теперь тебе не грозят ни обвалы, ни полярные ночи. Что же, нашла ты свое счастье?»
— Вы что-то спросили? — раздался голос Волошиной, и она обернулась ко мне.
— Вы напомнили мне об обвале, — сказал я. — Это произошло здесь.
— Да, я слышала об этом, но только мельком, когда интересовалась структурой здешних пород, — сказала Волошина и спросила: — Вы сами тогда были в штольне?
— Выл. И еще двенадцать человек.
— Ну и как все обошлось? Без жертв? Никто не задохнулся?
— Нет. Никто… кроме одного человека. Впрочем, остался жив. Только…
Я умолк.
— Придавило породой? Или кислородное голодание?
— Не знаю… скорее кислородное голодание..
— Это была… женщина? Я вздрогнул.
— Откуда вы знаете? — удивленно спросил я. — Впрочем, это не имеет значения.
Она
— Вам виднее. — И пошла к выходу.
— Подождите! — остановил я ее. — Я хочу, чтобы вы поняли меня. Я не хочу, чтобы вы считали меня грубияном и зазнайкой. Я вовсе не хотел обижать вас, даже тогда, у палаток. А после того нашего разговора — ну, помните, когда вы тащили камни, — я места себе не находил… Я хочу, чтобы вы знали: тут дело совсем не в вас… — Волошина молчала. Видимо, она ничего не поняла из моих сумбурных, сбивчивых слов. — Я бы никогда не начал этого разговора, — продолжал я, — если бы мы не оказались сейчас именно здесь. Все как-то нахлынуло на меня… Словом, мне трудно вам объяснить…
— Не надо мне ничего объяснять, — с какой-то сочувственной укоризной сказала Волошина. — Я понимаю, есть вещи, которые очень трудно объяснить. Не будем говорить об этом. Впрочем… можно задать вам один вопрос? Как вы думаете, зачем человек живет на земле?
— Что?!
— Вы не удивляйтесь, я не вас первого спрашиваю. Я уже несколько раз в своей жизни разным людям задавала такой вопрос.
— И что же?
— Одни отвечали неинтересно, по-газетному, другие мудрили как-то. Наверное, им казалось, что на такой войрос неудобно ответить просто. А третьи отвечали понятно.
— Вам мой ответ для коллекции нужен?
— Да нет, что вы! Я только камни коллекционирую, — усмехнулась Волошина. — Послушайте, — сказала она без всякого перехода, — я в одной книге такие слова прочитала: «Выше, к горной вершине! А потом — снова выше!» Вам нравится?
Я подумал немного. По-моему, получалась какая-то чепуха.
— Непонятно как-то, — ответил я. — Если вершина достигнута, то куда же еще выше?
— Да, конечно, вы правы, — согласилась Волошина, — но все-таки в этих словах что-то есть. Ведь это символ, да? Гора — это жизнь, верно? Ну а раз ты достиг вершины, но еще не умер, так что же делать? Спускаться вниз?
— Зачем вниз? — пошутил я. — Прямой путь выше, на тот свет, к господу богу.
— Нет, вы не смейтесь! И потом вы так и не ответили на мой вопрос… ну, насчет жизни.
— Не знаю, — сказал я, — Во всяком случае, наверное не смогу сказать ничего такого, чего вы не слышали раньше.
— Пойдемте.
Ирина повернулась и снова пошла вперед.
— Я провожу вас, — предложил я, когда мы вышли из портала.
— Не надо. Я пойду одна.
— Я снова вас чем-то обидел?
— Нисколько. И хорошо, что вы не ответили на мой вопрос. Есть такие, что отвечают сразу, так сказать, «по первому требованию».
Она протянула мне руку в шерстяной варежке. Я пожал ее. Уже на ходу Волошина крикнула:
— Анализы будут через неделю!
Вернувшись к себе в комнату, я застал там Орлова. Он сидел у стола, вытянув длинные ноги, откинув назад копну светлых волос, и курил. Стопка журналов лежала перед ним на столе.
— Наконец-то! — воскликнул Григорий, когда я вошел. Он подобрал ноги и сунул папиросу в блюдце, заменяющее пепельницу. — Достопочтенный джентльмен читает по-английски?