Дороги, которые мы выбираем
Шрифт:
— Что к лучшему?
— Ну, что ты ее так встретил. Ведь могло все быть иначе. Ей мог понравиться ты, а не я!
Я от души рассмеялся.
— Это было бы невозможно, Гриша. Волошина меня невзлюбила с первого взгляда. Мы совершенно разные люди!
— Ах, что ты, Андрей! Ты еще не знаешь, что это за девушка! Мне скоро тридцать, а я еще никогда не встречал похожей на нее. Мне даже страшно подумать сейчас, что мы могли бы не встретиться! Она человек! Ну понимаешь — человек! Такая никогда не обманет, не предаст, не бросит в трудную минуту.
«Не
— Что же, — сказал я вслух, — твое счастье, Григорий.
— Можно к вам?
Этот голос раздался за моей спиной. В дверях стояла Ирина Волошина. Наступило неловкое молчание.
— Я была у вас, Гриша, — сказала Ирина; и я отметил, что она зовет его просто по имени, а не по имени-отчеству, как в прошлый раз, — но не застала/ Вот я принесла проект письма. Почитаем? — И Волошина, вытащив из кармана полушубка свернутую трубкой и перевязанную ниткой бумагу, положила ее на стол.
«Проект письма? — подумал я. — Но ведь я не просил ее писать проект! Это моя обязанность».
Мы с Григорием стояли не двигаясь и глядели на эту свернутую трубкой бумагу. Потом я посмотрел на Григория. Он так волновался, что это было заметно даже со стороны. Внезапный приход Волошиной в тот самый момент, когда он с такой страстью говорил о ней, видимо окончательно вывел Григория из равновесия.
— П-почитайте пока с Арефьевым, — невнятно пробормотал он и, добавив: — Я скоро приду, — вышел, почти выбежал из комнаты.
Ирина недоуменно посмотрела ему вслед. Я еле удержался от улыбки и сказал:
— Не волнуйтесь, он наверняка скоро вернется. Снимайте-ка полушубок.
Она пожала плечами и молча сняла полушубок. Я тем временем развязал нитку, разгладил листки бумаги и начал читать. Это был набросок письма в «Центропроект».
Я медленно и внимательно прочел сделанное Волошиной описание наших пород: их крепости, устойчивости, трещиноватости. Все было написано точно, сжато и технически верно. После такого вступления мне будет нетрудно дописать мотивированное предложение о штанговом креплении.
— Здорово! — воскликнул я. — Сами писали? Должно быть, Волошиной показалось, что я снова иронизирую, и она строго посмотрела на меня. Но, видимо, тут же поняла, что я задал свой вопрос без всякой задней мысли.
— Писала сама, но потом дала прочесть Евгению Артемьевичу.
— Кому?
— Профессору Горчакову. Вы однажды встретились с ним. Он сделал кое-какие поправки. Годится?
— Просто здорово! — повторил я. — Точно, сжато и убедительно. Сиди я в аппарате «Центро-проекта»…
— Я бы не хотела, чтобы вы сидели в каком-нибудь аппарате, — прервала меня Волошина.
— Это почему же?
— Из вас быстро получился бы бюрократ. Есть задатки.
Она сказала это без злобы — так, шутя, я сразу почувствовал это.
— Не надо сердиться на меня. Даже в шутку, — сказал я. — Мне сейчас хочется поблагодарить вас. От всей души. Сначала ваши анализы, теперь это письмо. Все это так кстати! Словом, спасибо. И желаю вам счастья! —
Я заметил, что она вдруг покраснела. «Попал в точку», — подумал я. Мне захотелось. сделать ей что-нибудь очень приятное — такое, чтобы она поняла наконец, что я искренне желаю ей счастья; что все те резкости, которые я позволял себе в прошлом, относились вовсе не к ней. И я сказал:
— А Григорий — прекрасный парень и мой большой друг.
Внезапно Ирина сжала губы и, отведя взгляд куда-то в сторону, спросила:
— При чем тут Григорий? Она помолчала немного.
— Послушайте, Андрей, — мне показалось, что голос Ирины прозвучал откуда-то издалека, — удивительный вы человек… Мне кажется, что вы живете… ну, как бы в двух измерениях.
Новые, ранее не слышанные мною нотки прозвучали в ее голосе. Казалось, она хочет вложить в свои слова какое-то особое содержание.
Я вдруг почувствовал, что не должен пытаться проникнуть в это.
— Насколько я понимаю, все мы живем в трех измерениях, — попробовал пошутить я, но осекся, встретившись взглядом с Ириной, смотревшей на меня в упор.
В этом взгляде тоже было нечто, заставившее меня не просто смутиться, но ощутить смутную тревогу, предчувствие чего-то необычного и очень важного…
— Сейчас я говорю не об том, — продолжала Ирина. — Я хотела сказать, что вы насильно заставляете себя жить одновременно и в прошлом и в настоящем. Вот и тогда, у палаток, вы говорили не со мной. И в туннеле… Бывают моменты, когда вы не видите ничего, что перед вами. Или видите совсем не то, что есть на самом деле. Мне порой кажется, что вы слушаете меня, но отвечаете кому-то другому. А мне хочется, чтобы вы увидели меня и чтобы отвечали не прошлому, а мне, мне! Вот вам чудится, что я люблю Григория. Но я люблю вас, Андрей! — воскликнула Ирина.
Я стоял ошеломленный. Было тихо.
— Не пугайтесь, — с горечью продолжала Ирина. — Я понимаю, что вот так, ни с того ни с сего, зто звучит нелепо…
— Вы… пошутили? — произнес я наконец, чтобы сказать хоть что-нибудь.
— Нет, — ответила Ирина и печально покачала головой. — Впрочем, все это не имеет никакого значения. Одного я наверняка добилась: вы никогда уже не будете говорить со мной о Григории.
«Что же такое происходит? — подумал я. — Нет, не может быть, чтобы я проглядел, не почувствовал всего этого раньше. Не может быть».
— Ирина, я… я люблю другую девушку, ее здесь нет…
— Она в Москве, я знаю, — сказала, не глядя на меня, Ирина.
— Да, она в Москве, но я верю, что она будет здесь. Все это очень сложно и… Мне трудно рассказывать…
— Помните, Андрей, вы сказали: «Иной раз так хочется, чтобы все, о чем думаешь, сбылось…» Ну вот, теперь вы знаете, о чем я думала тогда… О том, что никогда не сбудется.
В этот момент вошел Григорий. Я не расслышал его шагов в коридоре.
— А вот и я, — весело объявил он, снимая полушубок и потирая раскрасневшиеся на морозе щеки. — Ну, как письмо?