Дороги моря
Шрифт:
Я знаю, что он пытается сказать – я хочу, чтобы в этот момент ты была рядом.
Я знаю, что должна буду ответить и чего хочу я сама.
Я тоже хочу быть рядом, а еще я четко знаю, что любое человеческое «рядом» меня сейчас жжет и мучает.
Пока он не подрывается, – Кстати. Хочешь послушать кое-что, пока мой идиот-брат громит помещение?
Я отвечаю на выдохе, от радости или от облегчения, я не знаю, – Да!
***
Глаза у меня все еще прикрыты, расслабленно, устало, я вспоминаю как-то совершенно некстати, это та бесконечная сессия в студии, когда мы постепенно забываем, когда туда зашли, и понятия не
Сворачиваюсь на кожаном диване со скетчбуком и перестаю прислушиваться на том этапе, когда братья начинают ругаться и один называет другого больной свиньей, мерзкая совершенно ругань – неотъемлемая, обязательная часть творческого процесса, раньше я пытаюсь их урезонить, теперь просто втыкаю в уши наушники и ныряю обратно в работу.
Диван рядом со мной продавливается, Арт сидит рядом, просит жестом один наушник, я, не задумываясь, подаю ему правый, мы сидим в тишине двадцать секунд, пока он не трясет головой и не отбирает у меня телефон, – Эй! Верни немедленно, ты что творишь, в самом деле?..
Арт на меня ворчит, вид имеет совершенно неповторимый, я понимаю, что он играет и покупаюсь на это все равно – именно поэтому, бросаюсь, пытаясь вернуть телефон, пока он заливается смехом, – Битлз? Серьезно? Джон Леннон был претенциозным козлом и посредственным автором лирики, однако вот мы здесь и вид у тебя при этом совершенно трагический. Не говоря уже о том, что твоя, моя прекрасная леди, работа, заключалась в том, чтобы слушать нашу музыку и пытаться прийти к какому-то единому заключению на ее счет. Нам с Тони стоит ревновать или беспокоиться, что в двадцать первом веке нас все равно меняют на эту седую древность?
Hey, you’ve got to hide your love away.
– Битлз – это классика, между прочим!
– Посредственность!
– КЛАССИКА.
– ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ! И КОММЕРЧЕСКИЙ ПРОДУКТ.
Мне, наконец, удается добраться до телефона, больно двинув ему в ребра коленом. Я валю его на диван и все еще пытаюсь отобрать многострадальный гаджет с печально висящими наушниками. Он хохочет, все еще хохочет, заразительно, громко. Сейчас, в комфортной обстановке, он в проявлениях своих чувств открыт на сто процентов, я ныряю в чужую эмоцию с головой, подцепляю ее как простуду, – Арчибальд, верни немедленно!
От возмущения зову полным именем. Мне снова шестнадцать, мне двадцать семь, и мне легко, мне совсем, совсем легко.
Hey, you’ve got to hide your love away.
How can I even try?
Icanneverwin
Он утягивает меня на себя, устраивает удобнее, пальцами пробегается за ухом, по шее сзади, телефон оказывается забыт тут же, такие жесты, они рождаются только от этого неповторимого ощущения интимности, только от того, что вы уже знаете, как это работает для другого человека, от уже имеющегося опыта прикосновений. Он знает, что люблю я, и я прекрасно знаю, что любит он, утыкаюсь носом в ухо, выдыхаю медленно, урчащим совершенно тоном, прикусываю мочку, он сдастся, он сейчас совершенно точно сдастся,
– Я
Он возводит глаза к потолку, но я вижу, как он еле заметно поворачивает голову, открывает ухо, рукой ведет мне по спине, между лопаток, – Она не лучшая, она чертовски, просто монструозно грустная. На самом деле, я тоже ее люблю. Но она мне душу наизнанку выворачивает.
How could she say to me,
Love will find the way
– То есть Леннон и компания не так уж плохи?
– Леннон и компания – отвратительны. Жуткий пережиток музыкальной эпохи, и как по мне, так отполированный продукт на продажу. Даже если нет, гениальность Джона была переоценена на сто процентов. А вот песня. Песня имеет право на жизнь. Я в этом случае, если честно, верю в смерть автора, неважно, насколько ты был козлом, на это можно закрыть глаза, если конечный продукт того стоит.
Я кусаю его посильнее, он шипит, но все еще не отодвигается, я в этих руках пытаюсь согреться, нахожу его на той стороне кровати, что раньше принадлежала Илаю, нахожу его там, где раньше видела Илая и даже подушка Илая теперь пахнет Артом. Я никогда их не путала, никогда не звала одного именем второго. Но вот вещи Арта находятся в моей квартире и его сообщения, его голос там, где раньше был.. Это странное чувство, всегда мрачная смесь удовлетворения и стыда. Жуткой, жуткой совершенно вины. (НО ЭТО НЕ МОЯ ВИНА)
Но отчего так тепло?
Тейт и Лана говорят мне: ты разучилась брать. Если ты хочешь чего-то, просто делай.
Илай однажды говорит мне: мне все равно, с кем ты спишь.
Но я здесь вовсе не поэтому. Не потому что кто-то и что-то мне сказал, помолчите, ради всех ваших святых, помолчите, я не хочу вас слушать.
Я здесь ровно потому что я хочу.
Хочу с первой секунды как его вижу. С той секунды, как встречаюсь с ним глазами и отмечаю, как именно он на меня смотрит. А все остальное. Ну. Это не имеет никакого значения, знаете?
– То есть, я могу закрыть глаза на то, что ты – неповторимый зануда, музыкальный диктатор и не уважаешь классику и все равно просто наслаждаться продуктами вашего творчества?
Gather round all your clowns.
Let me hear them say.
Он щурится, нехорошо, я знаю этот прищур, сейчас наказание обрушится на меня, всегда, всегда играй на опережение, тянусь к нему, с четким намерением поцеловать. Это получается только от знания, от маленького шажка чистого доверия, знаю, что он ждет, вкус на языке уже почти чувствую. Я люблю быть с ним рядом, потому что на его стороне хорошо. Картинка разваливается в первую секунду прикосновения, я знаю, что он бы ответил.
Тони к нам практически влезает, – Нормально. Круто. То есть пока бедный Тони работает, вы воркуете. Замечательно. Слышал же, что спорили. Не поймите меня неправильно, лучше целуйтесь, чем спорьте. Но алло. Кто будет работать? И о чем был спор?
Я отлепляюсь от Арта с неохотой, тот шипит что-то в сторону брата, я не знаю, как они уживаются на этой тональности, если честно. Иногда они пытаются друг друга загрызть, а иногда могут не обмениваться репликами вслух вообще и понимать друг друга все равно. Это какой-то новый недостижимый уровень.