Дороги свободы. I.Возраст зрелости
Шрифт:
– Ты пришел сразу от нее?
– Да. Но с маленьким привалом в «Фальстафе».
– Ты... ты, должно быть, пришел к ней сразу после моего ухода?
– Я ждал, когда ты уйдешь, – улыбаясь, сказал Даниель. – Я увидел, как ты завернул за угол, и направился к ней.
Матье не смог сдержать недовольного жеста.
– Ты меня подстерегал? – спросил он. – Что ж, тем лучше, в конечном счете Марсель не осталась одна. Так что ты хотел мне сказать?
– Абсолютно ничего, старик, – сказал Даниель
– И это все?
– Все...да, это все.
– Ну, как угодно, – холодно сказал Матье.
Они немного помолчали, затем Матье спросил:
– Как... как там она?
– Ты хотел бы, чтоб она была в восторге? – насмешливо спросил Даниель. – Пощади мою скромность.
– Прошу тебя, – сухо сказал Матье. – Договорились, я не имею никакого права на вопросы... Но ведь ты пришел сюда...
– Что ж, – сказал Даниель, – я предполагал, что ее будет труднее убедить. Но она набросилась на мое предложение со скоростью экономического кризиса.
Матье увидел в его глазах вспышку обиды; он быстро сказал, желая извинить Марсель:
– Она потерпела крушение...
Даниель пожал плечами и стал расхаживать взад-вперед. Матье не смел на него смотреть: Даниель сдерживался, он говорил тихо, но с видом одержимого. Матье скрестил руки и уставился на свои туфли. Он с трудом, как бы для себя самого, проговорил:
– Значит, она хотела ребенка? Я этого не понял. Если б она мне сказала...
Даниель промолчал. Матье продолжил:
– Так значит, ребенок. Ладно: пусть он родится. Я... я хотел его уничтожить. Но все же лучше ему родиться. Даниель не ответил.
– Разумеется, я его никогда не увижу? – спросил Матье.
Едва ли это был вопрос; он продолжил, не дожидаясь ответа:
– Ну вот. Наверное, я должен быть доволен. В каком-то смысле ты ее спасаешь... но я не понимаю, зачем ты это сделал?
– Конечно, не из гуманных побуждений, если ты это имел в виду, – сухо отрезал Даниель. – Ром у тебя просто гадость, – добавил он. – И все же налей мне еще.
Матье налил ему и себе, и оба выпили.
– Итак, что ты теперь собираешься делать? – спросил Даниель.
– Ничего. Больше ничего.
– А эта девочка, Сергина?
– Нет.
– Вот ты и свободен.
– Ты так считаешь?
– До свидания, – вставая, сказал Даниель. – Я пришел вернуть деньги и немного тебя успокоить: ей больше нечего бояться, она мне доверяет. Вся эта история ее потрясла, но по-настоящему Марсель не несчастна.
– Ты на ней женишься. – повторил Матье. – Она меня ненавидит, – вполголоса добавил он.
– Поставь себя на ее место, – жестко сказал Даниель.
– Знаю. Поставил. Она тебе говорила обо мне?
– Очень мало.
– Знаешь, – сказал Матье, –
– Ты сожалеешь?
– Нет. По-моему, это несчастье.
– Спасибо.
– Несчастье для вас обоих! Сам не знаю почему.
– Не волнуйся, все будет хорошо. Если родится мальчик, мы назовем его Матье.
Матье вскочил, сжав кулаки.
– Замолчи! – выкрикнул он.
– Ну, не сердись, – успокоил его Даниель. Он рассеянно повторил:
– Не сердись. Не сердись. – Он так и не решался уйти.
– Значит, – сказал Матье, – ты пришел посмотреть, какая у меня будет рожа после всего этого?
– Может, отчасти и так, – признался Даниель. – Если говорить напрямую. У тебя всегда был такой... основательный вид: это меня бесило.
– Что ж, теперь ты убедился в обратном, – сказал Матье. – Не такой уж я основательный.
– Да, не такой уж.
Даниель сделал несколько шагов к двери и быстро вернулся; он утратил насмешливый вид, но так получилось лишь хуже.
– Матье, я гомосексуалист, – сказал он.
– А? – изумился Матье.
Даниель отступил и удивленно посмотрел на него, в глазах его светился гнев.
– У тебя это вызывает отвращение, так ведь?
– Ты гомосексуалист? – медленно повторил Матье. – Нет, это не вызывает у меня отвращения, почему это должно вызывать у меня отвращение?
– Прошу тебя, – сказал Даниель, – ты вовсе не обязан изображать передо мной широту взглядов...
Матье не ответил. Он смотрел на Даниеля и думал: «Он гомосексуалист». Почему-то не очень удивился.
– Ты ничего не говоришь, – свистящим голосом продолжал Даниель. – Ты прав. У тебя правильная реакция, я в этом не сомневался, такую следует иметь каждому нормальному человеку, но ты можешь оставить ее при себе.
Даниель застыл, руки прижаты к телу, вид жалкий. «Почему ему взбрело в голову каяться именно передо мной?» – жестко подумал Матье. Он понимал, что должен найти нужные слова, но погрузился в глубокое, парализующее безразличие. Все казалось ему в ту минуту таким естественным, таким нормальным: он негодяй, а Даниель – гомосексуалист, все в порядке вещей. Наконец он сказал:
– Ты можешь быть кем хочешь, это меня не касается.
– Конечно, – высокомерно улыбнулся Даниель. – Конечно же, это тебя не касается. У тебя достаточно забот с собственной совестью.
– Тогда зачем ты мне это сказал?
– Я... я хотел посмотреть, какое впечатление это произведет на такого человека, как ты, – сказал, откашлявшись, Даниель. – И потом, теперь есть кто-то, кто знает, возможно, мне... мне удастся поверить в это самому.
Он позеленел и говорил с усилием, но продолжал улыбаться. Матье не мог вынести этой улыбки и отвернулся.