Дороже всех сокровищ
Шрифт:
Гриффин помолчал с минуту, а затем снова спросил:
— Так удалось вам в конце концов поймать Нана или нет? Эймос выплеснул остатки кофе из кружки в костер и угрюмо ответил:
— Нет. В конце августа этот старый лис ушел в Мексику и, насколько мне известно, до сих пор находится там. Может быть, устал от войны, решил какое-то время передохнуть…
— У него, должно быть, целая армия отважных воинов? — предположил Гриффин.
— Ты не поверишь, старик, но начинал Нана с небольшого отряда в пятнадцать человек, а к тому времени, когда подался в Мексику, у
— Ты хочешь сказать, что нам предстоит стычка с ними? — встревожился Гриффин.
— Считаю своим долгом предупредить тебя об этом, приятель. То, что мы их заметили, еще полбеды. Беда в том, что они заметили нас.
— И что ты предлагаешь делать? — продолжал донимать вопросами Гриффин. — Вернуться во Франклин? Апачи наверняка пойдут за нами и, боюсь, настигнут нас, как бы мы ни пытались запутывать следы.
— Ты прав. — Джордан поставил ногу на камень, где сидел Гриффин. — Не знаю, кто это — Нана, Джеронимо или Найче, — но ясно одно: от этих ребят вряд ли можно ждать добра.
— Жоли говорит, что это Джеронимо со своими людьми, — добавил Гриффин.
— Джеронимо так Джеронимо, — равнодушно пробурчал Джордан.
— Что ты скажешь, Эймос? — не унимался паренек. — Ты за то, чтобы вернуться или идти вперед?
— Я за то, чтобы идти вперед, — решительно произнес негр. — Как я уже говорил, отправляясь в этот поход, мы должны были отдавать себе отчет, что он может быть рискованным.
— Я тоже за то, чтобы идти вперед, — с воодушевлением поддержал товарища Гриффин. — А ты, дядя?
Джордан молчал, засунув большие пальцы за ремень брюк. Взгляд его был устремлен туда, где беспечно плескалась Жоли. Апачи — ее народ, и хотя она поклялась быть с ним, Джорданом, кто знает, как она решит, если ей придется выбирать между ним и соплеменниками?
— Дядя?! — Гриффин выжидающе посмотрел на Джордана. — Каково твое решение?
— Я за то, чтобы двигаться дальше, — ответил тот. — Но может быть, стоит спросить и у Жоли?
У Гриффина от удивления округлились глаза. Он уставился на дядю так, словно видел его в первый раз:
— Тебя действительно интересует ее мнение? Невероятно!
Джордан так посмотрел на Гриффина, что тому сразу стало понятно — дядя не шутит.
— Потрясающе! Джордану Синклеру наконец-то вдруг стал небезразличен другой человек! Где бы отметить это событие? — веселясь, проговорил Гриффин.
Эймос рассмеялся в ответ:
— Отстаешь от жизни, приятель! По моим наблюдениям, этот человек небезразличен
Гриффин удивленно взглянул на негра:
— По моим же наблюдениям, Джордан все это время только и делал, что старался всячески унизить ее!
— Это говорит о том, что ты не очень наблюдателен, парень, — проговорил Эймос. — Ты видишь лишь то, что лежит на поверхности. Джордан неравнодушен к Жоли — это факт. Он просто медлит, сомневается — но так и должно быть. Только юнцам свойственно очертя голову бросаться в любовь как в воду.
— Ты хочешь сказать, — обиделся Гриффин, — что я на его месте действовал бы необдуманно?
— Не кипятись, приятель. Да, именно это я и хотел сказать.
Гриффин помолчал с минуту, а затем сказал:
— Что ж, не могу не признать, ты прав. И вообще ты, Эймос, я смотрю, мужик неглупый! И где ты только всему научился?
Эймос протянул Гриффину кружку с кофе и раздумчиво проговорил:
— Пришлось поневоле. Если ты родился черным, да еще и в южных штатах, приходится шевелить мозгами — иначе просто не выживешь, братишка!
Гриффин принял из рук негра кружку и пристально посмотрел на него.
— Ты был рабом, Эймос?
— Я смотрю, братишка, — лукаво прищурился Эймос, — ты хочешь в подробностях узнать всю историю моей жизни!
— Так интересно же, Эймос! До тебя мне почти не приходилось общаться с чернокожими. Отец, правда, нанимал несколько раз африканцев к нам на ферму, но никто из них почему-то долго не задерживался.
Эймос лег на землю, подложив под голову седло и вытянув длинные ноги.
— Нет, слава Богу, рабом быть не пришлось. Я родился неподалеку от Натчеза — это в штате Миссисипи, — и родился свободным. Рос в маленькой хижине на берегу реки. Помню наш сад, заросший одичавшими розами и обнесенный живой изгородью из жимолости, а за изгородью — бескрайние хлопковые поля. Ты, может быть, не поверишь, но в детстве мне ни разу не приходилось сталкиваться с расовыми предрассудками…
— Поверить действительно трудновато! — согласился Гриффин.
— Как говорится, невероятно, но факт. В детстве — ни разу. Хозяин, на которого работал мой отец, никогда не смотрел, какой у кого цвет кожи — лишь бы человек честно делал свое дело. Может быть поэтому, когда, покинув родительский дом, я столкнулся с расизмом, воспринял это очень болезненно. Так что я где-то могу понять индейцев — им, как и моему народу, должно быть, несладко приходится от косых взглядов белых.
— А чем занимался твой отец? — снова спросил Гриффин.
— Рыбачил и продавал то, что удавалось поймать. С этого мы и жили, и питались в принципе неплохо. Ты когда-нибудь ел миссисипскую зубатку, Гриффин?
— Не приходилось.
— Ну, брат, ты полжизни потерял! Нет рыбы вкуснее — особенно если обвалять ее в кукурузной муке и поджарить на топленом сале… Добавь еще капусточки или салатику — и ты на седьмом небе! Салат у нас рос повсюду, дикий, бери — не хочу. Мы его целыми мешками собирали, жарили потом с луком…
— Разве салат жарят? — удивился Гриффин.