Дороже всех сокровищ

Браун Вирджиния

— Я этого не говорил, shitsine. Я хотел сказать… — попытался сгладить свою неловкость Джордан.

— Не важно, что ты хотел сказать, — перебила его девушка. — Я тоже устала и хотела бы скорее выбраться отсюда. Хочешь оставаться здесь, искать еще какое-нибудь золото — твое право, я же хочу одного — снова дышать свежим воздухом, снова увидеть sha.

— Я тоже, — поддержал ее Эймос, — не прочь бы снова увидать солнечный свет!

— Пусть

Жоли ведет нас, — вставил свое слово Гриффин. — До сих пор ей это, кажется, неплохо удавалось!

Жоли снова возглавила группу, чувствуя себя при этом самим падре Ла Рю — старым священником, о котором она в детстве слышала столько легенд. В свое время этот маленький человечек с длинной белой бородой привел ее предков туда, где они могли не только жить, не боясь никаких опасностей, но и процветать. Вспомнила она и другого священника — старичка миссионера, который часто наведывался в их деревню. Он не раз говорил ее ровесникам — тогда еще детям, — что когда-нибудь им предстоит взять на себя ответственность за других людей, что нужно готовить себя к этому… Разумеется — Жоли понимала это и тогда, — не все в речах старика было искренним — он все-таки работал на белых, внушал индейцам почтение и покорность к белым властям. Но кое-какие жизненные уроки из его речей Жоли все-таки извлекла. И вот теперь впервые по-настоящему почувствовала ответственность за других людей.

Жоли вела мужчин по бесконечным лабиринтам коридоров, стены которых от старости и сырости были покрыты толстым слоем мха. С каждым шагом, с каждой минутой она все более укреплялась в мысли о том, что предприятие, затеянное Джорданом и Эймосом, с самого начала не сулило ничего хорошего. Горы Сан-Андрес были dzildighine— священными горами Уссена. А кто сказал, что Уссен и бог бледнолицых не один и тот же бог?

Жоли вспомнила, как Даклуджи, сын вождя Хью, однажды говорил, что боги гневаются, когда на их земле роют шахты. Они трясут своими могучими плечами, и тогда земля проглатывает целые города, а реки меняют свои русла.

Даклуджи имел в виду niigudiyeena— землетрясение, — случившееся три года назад, в 1880 году. Даже Нана, преемник Викторио, считал неуемную жажду белых к золоту богохульством.

Жоли вспомнились слова Нана, услышанные ею не так давно. Нана разговаривал с белым человеком из агентства по делам индейцев и сказал ему: «Бледнолицые слишком охочи до золота. Эта жадность не знает границ. Ради золота они готовы солгать, украсть, убить, умереть. Если бы они умели смотреть на вещи трезво, то давно бы уже поняли, что золото не стоит того. Но они просто не думают об этом — как и о том, что своей неуемной жадностью гневят богов».

Жоли даже слегка вздрогнула и поежилась, вспомнив слова Даклуджи и Нана. Теперь они казались ей страшным пророчеством…

— Ты не замерзла, shitsine! — спросил Джордан. Жоли улыбнулась — ей нравилось,

когда он называл ее так ласково, да еще на языке ее народа.

— Dah, — ответила она. — Мне не холодно, Жордан, — я просто нервничаю. Я не хочу, чтобы из-за того, что мы потревожили золото, случилось что-нибудь плохое.

— Что ж, сказал бы я снова, что это глупые суеверия, да теперь уж боюсь, — пробормотал Джордан, — вдруг еще какой-нибудь камень упадет или потолок обвалится!

Жоли невольно рассмеялась, хотя ей было не до смеха.

— Хорошо, Жордан, я, пожалуй, помолюсь, чтобы этого не произошло! Смотри — вон там, впереди! — видишь свет?

В конце тоннеля действительно брезжил слабый луч. Он то исчезал, то появлялся вновь. Идти приходилось по колено в липкой грязи.

— Что это еще за дрянь? — брезгливо морщился Гриффин. — Мало того что противная, так еще липкая, как клей, — я с трудом продираюсь сквозь нее!

— Гуано, — коротко ответила Жоли. Пускаться в пространные объяснения она не стала, сейчас все ее внимание занимал слабый лучик света впереди.

— Черт побери, — продолжал ворчать Гриффин, — от этой гадости у меня глаза слезятся и сопли бегут в три ручья! А ты как себя чувствуешь, Эймос?

— Не лучше, — откликнулся негр. — Но наберись терпения, братишка, — осталось недолго.

— Что такое гуано, Жоли? — не переставал задавать вопросы Гриффин.

— Экскременты летучих мышей, — ответила девушка.

— Черт подери! — ругнулся Гриффин, чувствуя, что его сейчас стошнит. — Что ж ты раньше-то не сказала, Жоли?

Девушка обернулась и впервые за время знакомства прикрикнула на него:

— Какая разница, Гриффин? Ты хочешь выбраться отсюда или нет? Я, например, хочу и сделала бы все ради этого, даже если бы пришлось плыть в море дерьма.

Гриффин слегка опешил.

— Извини, Жоли, ты, конечно, права, — пробормотал он. Жоли смягчилась и, дотронувшись до руки Гриффина, произнесла извиняющимся тоном:

— Прости, пожалуйста, Гриффин, я сорвалась — сам понимаешь, нервы на пределе. Я не хотела тебе грубить.

— Я понимаю, Жоли. У меня у самого нервы на пределе. Это ты меня извини. Идем!

— Не хочу слишком обнадеживать вас, — произнес Джордан, — но я, кажется, вижу свет в конце тоннеля.

— Отличный каламбур! — рассмеялся Гриффин, с трудом вытягивая ногу из липкой грязи. — Сейчас как раз тот редкий случай, когда эта фраза и в прямом, и в переносном смысле означает одно и то же!

Высота тоннеля, по которому двигались трое мужчин и одна девушка, была разной. Кое-где приходилось идти сгорбившись, а то и вовсе ползти на четвереньках. Бедный Гриффин скрежетал зубами, пытаясь сдержать приступ рвоты. Приблизившись, друзья обнаружили, что свет падал в тоннель из пролома в потолке. Разочарованные, незадачливые золотоискатели присели отдохнуть.

Гриффин выбрал место почище и сел, прислонившись к стене.

— И что теперь? — упавшим голосом спросил он. — До этого пролома нам не достать — слишком высоко… Что будем делать?