Досье Дрездена. Книги 1 - 15
Шрифт:
Я еще раз оторвал взгляд от танцующих — пар двадцати-двадцати пяти — и принялся изучать остальную часть зала.
С одной стороны помещения возвышалась эстрада, на которой играл оркестр. Музыканты во фраках были смертными и казались нормальными людьми — то есть, почти уродами по сравнению с танцорами, для которых они играли. Приглядевшись, я заметил, что вид и у мужчин, и женщин-музыкантов изможденный, голодный. Их фраки пропитались потом, волосы висели немытыми, неопрятными прядями, а на лодыжке у каждого обнаружился серебряный браслет, и соединявшая браслеты цепь вилась по эстраде у них под ногами. Впрочем, огорчения от
Это не отменяло того факта, что они оказались в плену у фэйре. Однако самих их это, похоже, не беспокоило. Музыка заполняла огромный каменный зал, стряхивая пыль с высокого, скрывавшегося в темноте потолка.
С противоположной от эстрады стороны зала пол, понижаясь, превращался в бассейн, заполненный водой — во всяком случае, на вид эта жидкость показалась мне водой, черной и неестественно неподвижной. На моих глазах поверхность воды всколыхнулась, словно в глубине ее кто-то двигался. На темной поверхности заиграли разноцветные блики, и мне начало казаться, что это все-таки не вода. Или не совсем вода. По моей спине снова пробежал холодок.
Напротив меня на полу возвышались ярусами помосты, на каждом из которых стояло по столику с неяркой лампой под зеленым абажуром. На самом высоком помосте стояло единственное кресло со спинкой в форме снежинки, изваянное из какого-то напоминавшего серебро материала. В кресле никто не сидел.
Ударник отбарабанил короткое соло, и оркестр разом стих, оставив только одного трубача. Музыканты облегченно откинулись на спинки стульев, пара из них просто сползла на пол, а трубач все играл, и Зимние Сидхе танцевали. Это был мужчина среднего возраста, немного раздавшийся в поясе, и лицо его по мере того, как тянулось его соло, багровело все сильнее.
А потом и танец остановился. Один за другим поворачивали сидхе свои прекрасные лица к эстраде, с любопытством глядя на продолжавшего играть солиста. Глаза их блестели в неярком свете.
Трубач все играл, но мне показалось, что что-то не так. Лицо его потемнело еще сильнее, и вены на горле и висках набухли и пульсировали. Глаза полезли из глазниц, потом его начало трясти. Секундой спустя труба всхрапнула и стихла. Мужчина оторвался губами от мундштука, и я увидел, как он силится вздохнуть — безуспешно. Он дернулся, застыл, и глаза его закатились. Труба выскользнула у него из пальцев, и он упал — сначала на колени, потом медленно завалился набок, на пол эстрады. Глаза его остались открыты, но смотрели в пустоту. Он еще раз дернулся, всхрапнул и застыл.
Среди сидхе пробежал ропот, и я оглянулся. Толпа расступалась, пропуская кого-то из глубины; мужчины склонялись в поклоне, женщины приседали в реверансе. К упавшему музыканту медленно подошла высокая девушка — бледная, безукоризненно-прекрасная, ужасно напоминающая Мэб, какой та была, наверное, лет в шестнадцать. На этом сходство кончалось.
Она казалась молодой. Достаточно молодой, чтобы заставлять мужчину краснеть, поймав себя на непристойных мыслях, но достаточно взрослой, чтобы заставить его думать об этом. Волосы ее были заплетены в несколько длинных косиц, каждая из которых имела свой цвет от темно-синего до светло-зеленого и даже ярко-белого, так что в целом казалось,
Она подошла к упавшему музыканту с текучей грацией, с бездумной, небрежной чувственностью, заставившую мои мужские гормоны вести себя так, как это заблагорассудится им, а не мне. Она перешагнула через него, опустилась на корточки и лениво провела длинными перламутровыми ногтями по его груди. Он не пошевелился. Не вздохнул.
Девушка облизнула губы, скривившиеся в ленивой улыбке, потом нагнулась и поцеловала труп в мертвые губы. Я увидел, как по телу ее пробежала судорога неподдельного наслаждения.
— Вот, — прошептала она. — Вот, видишь? Никто не скажет, что Леди Мэйв не исполняет своих обещаний. Ты ведь сам говорил, бедняжка, что умер бы ради возможности сыграть это блестяще. Что ж, так оно и вышло.
По толпе смотревших на это сидхе пробежал вздох, и они зааплодировали. Все с той же ленивой улыбкой Мэйв оглянулась на них через плечо, и только потом встала и поклонилась в обе стороны в ответ на их аплодисменты. Хлопки смолкли только тогда, когда она отошла от тела и по ярусам помостов со столиками поднялась к своему серебряному трону. Она опустилась на него, повернулась чуть боком, перекинула обе ноги через подлокотник, откинулась назад, выгнув спину и потянувшись.
— Милорды, миледи, дадим же нашим бедным музыкантам перерыв прийти немного в себя. У нас гость.
Сидхе потянулись к столам. Я не сходил с места и продолжал молчать, хотя ощущал на себе все больше глаз — нечеловеческих, бессмертных.
Дождавшись, пока все рассядутся по местам, я шагнул вперед, пересек площадку, на которой только что кружились пары, и остановился у подножия помостов.
— Леди Зима, насколько я понял, — с легким поклоном произнес я.
Мэйв улыбнулась мне — на щеках ее образовались при этом соблазнительные такие ямочки — и шаловливо дернула ножкой.
— Разумеется.
— Вам известно, в каком качестве я здесь, леди?
— Конечно.
Я кивнул. Что ж, раз так, никаких лобовых атак.
— Не вы ли организовали убийство Летнего Рыцаря?
В зале воцарилось молчание. Взгляды Зимних Сидхе сделались пристальнее, неуютнее.
Рот Мэйв растянулся в медленной улыбке, за которой последовал негромкий, заливистый смех. Она откинула голову назад, и тут остальные сидхе присоединились к ней. Они хохотали так добрых полминуты, пока я не ощутил, как лицо мое начинает предательски краснеть от досады и раздражения. Только тогда Мэйв небрежно махнула рукой, и смех послушно стих.
— Звезды, — вздохнула она. — Я просто балдею от этих смертных.
Я стиснул зубы.
— Приятно слышать, — сказал я. — Так вы организовали убийство Летнего Рыцаря?
— А если и я, неужели ты думаешь, что я признаюсь тебе в этом?
— Вы уходите от ответа, — буркнул я. — Отвечайте на вопрос.
Мэйв поднесла к губам палец, словно силясь сдержать рвущийся смех. Потом снова улыбнулась.
— Я не могу вот просто так взять и дать тебе эту информацию, Чародей Дрезден. Она слишком дорого стоит.