Досье поэта-рецидивиста
Шрифт:
Apple смерти
Живые детские глаза, сквозь которые видна пытливая, неугомонная душа первооткрывателя и первопроходца. Аккуратный зачёс и пробор, сделанный мамой уже взрослому сорокалетнему мужчине, до сих пор играющему в математические головоломки и собирающему свой электронный конструктор. Губы, что вот-вот растянутся в доброй, озорной улыбке. Клетчатая английская рубашка и шерстяной костюм. Таким он смотрит на нас со старых фотокарточек.
Добрый человек уже сам по себе интересен. Доброта и ум Алана Тьюринга никому интересны не были, и умер он страшно. Умер в одиночестве. В своей комнате, откусив пропитанное цианистым калием яблоко. Умер, загнанный общественным мнением,
Алан Тьюринг. Имя не слишком известное даже среди людей, вплотную работающих с ЭВМ, хотя то, что он создал в век отсутствия современных нам полупроводников и процессоров, заставляет который раз задуматься о мощи человеческого интеллекта, данного нам, не иначе, свыше.
Тьюринг заложил основы компьютерной техники. Мысленно из небытия, из праха мёртвых математических теорий поднял каркас, скелет, логические основы вычислительной машины и искусственного интеллекта. Как знать, если бы не его смерть, возможно, у нас уже были бы братья по разуму, созданные из кристаллов кремния и германия. Разум уже среди нас, а толпа ищет его в далёких мирах. Но Тьюринга убили, загнали, как беспомощную скаковую лошадь, отбившуюся от стада.
Проблема человечества не в лени и плохих руководителях, не в природных катаклизмах и магнитных бурях, не в войнах и алчности. Основная проблема человечества — страх. Страх перед другим, не таким, как большинство, страх перед Пророком и желание его поскорее растоптать и уничтожить, чтобы быть большинством, быть нормальным, быть стадом и авангардом человечества. Ведь пока есть Творец, Создатель и Пророк, большинство — это арьергард, никудышный, приземлённый, косный, хотя вполне на вид добропорядочный, образованный, способный на мудрые, на первый взгляд, речи, которому вполне по силам создать что-то стоящее, но все же мелкое, растворяющееся в канве истории.
Всё когда-нибудь встанет на свои места. Верить в это хочется и нужно, но нужны и дела, ибо вера без них пуста.
Эмблема компании Apple. Ядовито-кислотного, «отравленного» цвета яблоко с надкушенным Аланом краем. Стив Джобс понимал всю сложность жизни первопроходца когда в память об Алане Тьюринге создавал этот логотип, когда воздавал должное прекрасному человеку. Жаль, что на официальном уровне признание заслуг этого нетрадиционного человека затянулось на долгих шесть десятилетий.
Гравитаций вселенских плоды
Самолёт
Омская земля, а вернее, немногочисленные увлекающиеся живописью местные жители хранят память о двух замечательных личностях, двух мастерах кисти и холста, о двух певцах сибирской природы, о равновеликой паре трудолюбивых и думающих художников — Кондратии Белове и Алексее Либерове. Эти двое — один маслом, другой
Если Белов слыл не слишком публичным человеком и лишь изредка баловал общество вниманием, то Либеров добрался до вершин общественной жизни — возглавил областную творческую организацию да основал омский худграф, где преподавал. Храм знаний до сих пор исправно придаёт талантливым сибирским самородкам блеск мастерства технологической огранкой.
И Либеров, и Белов колоритно и точно передавали на своих полотнах глубину, масштаб и необъятность сибирского пейзажа. В особенности неба. Небо в Сибири необыкновенное — громадное, величественное, бесконечное. Небеса, облака, огромные, поражающие своим разнообразием тучи, бело-серо-голубые девятые валы, застилающие красотой и масштабом бесконечные сибирские степи, — вот что рисовали на своих картинах художники.
Алексей Либеров родился в семье врача, но в отличие от отца занимался всю жизнь врачеванием людских не тел, а душ. Художник не передавал, а лишь подчёркивал своим мастерством пастелиста и талантом художника красоту окружающего мира, он воспевал родную землю, поля, леса, озёра, их притягательную простоту, кажущуюся обыденность, несущую при этом покой и умиротворение.
От интеллигентных родителей Либеров перенял достоинство, такт и невозмутимость, трудолюбие и жажду открытий. Через всю жизнь прошёл со слегка печальным, задумчивым взглядом и горделивой аристократической осанкой. Такими же, как и он, утончёнными, дышащими и мыслящими смотрели в мир и его работы — тонкие, изящные, передающие суть и дух природы.
Либеров — непревзойдённый мастер пастели. Мелками по картону или холсту он создавал неповторимые детища. Его авторитет живописца был непререкаем, и, возможно, талант и дарование уберегли его от многих бед в войну, во времена сталинских репрессий и после.
Алексея Либерова обвиняли в малодушии и панибратстве на посту председателя омского отделения Союза художников. Возможно, основания для таких обвинений были — вполне вероятно, что ему приходилось мириться с господствующей идеологией, чтобы плодотворно трудиться и помогать молодым талантам. Да и недовольство, думается, появляется неизбежно при распределении материальных благ. Кому-то не хватило званий и мастерских, кому-то квартир и автомобилей. Труд Либерова на этом посту был весьма неблагодарным. И в творческих вопросах у Алексея Либерова хватало противников, обвинявших его то в отсутствии гражданской позиции, то в неверности советским идеалам и идеям пролетарской революции. Художник действительно писал в основном пейзажи: леса, степи. Русская двухколейная дорога — любимая натурщица. Лишь изредка на картинах природы появлялись две его русские борзые и ещё реже люди. Художник как будто сторонился политических тем — то ли боясь на них оступиться, то ли не считал их достойными своего мелка.
«На ваших картинах не отражено время», — так его упрекали сильные тогдашнего мира и простые зрители, оболваненные идеологическими баснями о понятности, логичности, простоте и чёткой композиции как непременном атрибуте искусства. Алексей Либеров всегда философски относился к подобным замечаниям.
Конечно! Рабочий всегда найдёт что сказать художнику!
Как Творец, он верил в правильность своего пути и на советчиков, кричащих с обочин, старался не обращать внимания. Но однажды мастер всё же кивнул своим не умудрённым критикам, подмигнул им красиво, лаконично, сдержанно и витиевато, ответил — почти шёпотом, парировал обвинения мастерски, почти гениально. Он всё же отразил на полотне время, но отразил его так, что видение это доступно лишь человеку, влюблённому в живопись, отдающему картине всего себя — всё своё внимание, все мысли и чувства.