Доверься, он твой
Шрифт:
– Я сам, сам...
– Ага... – пробормотала она.
Светлана подставила ему грудь, обтянутую тонким шелком. Он заметил, как вздыбился сосок, он едва удержался, чтобы не прикусить его через тонкую ткань.
Не время, удержал он себя. Она расплатится за этот подарок щедро. Он видел это по трепету резных ноздрей. Он всегда смотрел на ноздри женщин, если бы мог, коллекционировал бы их...
– Белое золото, белый жемчуг, – бормотал он, – готово. – Она не открывала глаза. – Такая милая получилась флора.
– Я
– Я твоя фауна. – Он не удержался и теперь уже не прикоснулся, а впился губами в ее губы. Аромата чернослива он уже не чувствовал, только запах мяты от зубной пасты.
– Лягушки, птички, щенки, попугайчики... – перечисляла она, когда он оторвался от нее. – И чтобы у всех бриллиантовые глазки...
– Настоящий бестиарий, – усмехнулся он.
– А я в нем – главная бестия, – улыбалась она. Он отозвался новым поцелуем. – Лягушка – символ женской удачи... – проговорила Светлана.
– Я твоя удача, – прохрипел он, стискивая ее плечи.
– Птица – символ любви. Собака – привязанность. Кошка – страсть. Черепаха – мудрость...
– Ты хочешь все это, да? Ты получишь все. – Он обнял ее и крепко стиснул.
Она охнула и обмякла.
– Унеси меня...
– А потом увезу, – пообещал он и вдруг понял, что впервые высказал вслух то, что созревало внутри. Ну да, если у них со Светланой будет много денег, для чего им сидеть здесь? Они выберут себе такое место... Они поселятся в Праге. Почему в Праге? Там спокойно, уютно, безопасно. Он читал.
Виктор нес ее в спальню, но что-то жгло внутри. «Ты хочешь в Прагу, чтобы... почувствовать себя тем, кто вырос на унавоженной почве? Но сосед, царствие ему небесное, жил там юношей. А ты...
А я тоже буду жить на Виноградах, пускай не в юности, ну и что? От перестановки мест слагаемых сумма не меняется». Зазубренное в школе правило внезапно выскочило из глубин памяти. В Праге, говорил Соломин, много мест силы. Ему необходимы такие места.
Он опустил Светлану на кровать. Что-то царапнуло его, когда он вспомнил, как перенес сюда мертвую тещу. Он поднял ее из кресла напротив холодильника, ее руки торчали, как ветки старого дерева, и мешали в дверях.
Дурак, почему он не оставил ее там же? В кресле? Ведь соседский мальчишка – Федор – утащил все магнитики с дверцы. Вот он, страх, что делает. Туманит разум. Зацепин испугался: а вдруг кто-то догадается, что было на дверце холодильника? Что эти невинные на первый взгляд вещицы могли разбалансировать сердечный стимулятор?
Он перевел взгляд на Светлану. Она такая золотистая, но в общем-то холодная. Как слиток, вынутый из сейфа надежного банка. Она выдавала ему себя порциями.
– Ты на самом деле знаешь, что делать? – спросила она его, когда он, уже отдышавшись после своих, как он смеялся, пяти километров, лежал рядом с ней. Однажды он объяснил ей, что такое «пять километров». Она хохотала: подумать
– Так же точно, как и то, что я хотел сделать с тобой и сделал. – Ему понравился собственный ответ. Он протянул руку и положил ей на голый живот.
– Ты мне расскажешь, что придумал? – спросила Светлана.
Он внимательно осматривал ее. Гладкая кожа, стройное тело. Фигуру Светланы можно было назвать идеальной, если бы не слегка коротковатые ноги по нынешним стандартам. Про это она сказала сама. Он улыбнулся. У нее в голове столько всякого мусора, удивительно, откуда там место для дела.
– Как соотносится длина ног с характером, ты знаешь? – спросила она снова. Видимо, ее это волновало.
Светлана подняла правую ногу, безупречно гладкую. В голову не придет, что сквозь эту холеность посмеет пробиться хоть один волосок. Он едва удержался, чтобы не кинуться на нее опять, не впиться губами, зубами в блестящую кожу...
– От длины ног зависит характер, – продолжала Светлана. – Если ноги короткие – человек стоит на земле уверенно и твердо, как я.
– Ты считаешь, что на самом деле твои прекрасные ноги коротковаты! – Он ахнул.
– Не кидайся на защиту, – смеялась она. – Я люблю их еще больше, чем ты. Но я изучаю себя и должна сказать, что это правда. У меня часто меняется настроение. Разве ты не заметил? – Она повернула к нему печальное личико.
На самом деле оно только что сияло от улыбки, а теперь...
– Ты просто артистка, – отозвался Зацепин.
– Все знают, кому интересно, что у жены Пушкина были короткие ноги. Но все знают и другое: это не мешало ей... Почему? Все коротконогие женщины – реалистки. Мы соображаем и действуем быстро, мы не бьемся в отчаянии головой о стену.
– Это правда, – согласился он.
– Зачем биться? Измени угол зрения – и стены нет! – Она смеялась. – А вот твоя дочь, обрати внимание, очень длинноногая особа.
– Что это значит? – с некоторой тревогой спросил он.
– Она романтична, чувствительна. Таким женщинам непросто справиться с проблемами. Они принципиальны, постоянны. Так что, папочка, имей в виду.
Принципиальность? А как насчет упертости? С тех пор как жена ушла от него, дочь тоже исчезла из жизни Виктора Николаевича.
Зацепин встал, вышел в большую комнату, которая делилась на две зоны. И здесь зоны, заметил он себе. Справа от печки, которая высилась, словно стена лондонского Тауэра, – по его модели он и заказал такую печь, с лежанкой и плитой, была спальня, а слева – кабинет. Он строил дачный дом давно, в то время, когда еще не знали слова «коттедж», с английского переводили как «дом». Было время, когда Зацепин подрабатывал рефератами статей для института научной информации, ему давали их не только по геологии, но и по строительству.