Довод Королей (Хроники Арции - 4)
Шрифт:
Старинный, переплетенный в тисненую кожу молитвенник, принадлежавший еще основателю монастыря святому Иоахиммиусу, словно бы сам открылся на нужном месте. Иоанн, дальнозорко откинувшись назад, вгляделся в четкие строки, и ему показалось, что он сходит с ума. Молитва исчезла, на пожелтевшей бумаге было начертано нечто совсем иное. Дрожа от волнения, держатель Вечноцветущего посоха читал непонятные и пугающие слова...
" Ты, кто отдал жизнь свою Церкви Единой и Единственной, как отдает ручей воды свои реке, а река - океану, ты, кто зрит лишь раскаленный песок, хотя мог созерцать цветущие розы, ты, кто возносит молитвы Творцу нашему и мне, его смиренному слуге, хотя мог шептать женщинам слова любви и поучать детей своих, слушай меня. Пришла пора отрешиться от неба и взглянуть на землю, ибо любовь к ближним угодна Творцу, создавшему сей мир и любящему его. Знай же, что пришло время служения вашего Тарре и что подвиг во имя ее
Укрепись же сердцем, сын мой, и укрепи тех, кто следует за тобой, ибо грядут страшные времена. Не дели людей по вере их, и по лицу их, и по обычаям их, но дели их на тех, кто ставит долг превыше жизни своей и любовь к другим превыше благополучия своего, не суди поднявших меч на Зло, но суди ушедших в заросли, когда рядом режут невинного. Не слушай тех, кто клянутся именем Творца нашего, если нет света Его в сердцах их, но помогай тем, в ком горит любовь великая ко всему сущему, в каких бы одеждах те ни ходили. В сердце своем обрети знание, что есть Зло и что есть Добро. Слушай сердца своего и иди вперед. Арде!"
"Арде!" - прошептал потрясенный клирик, благоговейно закрыв книгу. Теперь оставалось как-то донести все это до братии и, главное, понять, с чего начинать. Иоанн, как и его предшественники, вместе с Вечноцветущим посохом получали и напутствие Иоахиммиуса, остающееся тайной для остальных монахов. Настоятель знал, что рано или поздно пробьет час, когда гидалским отшельникам придется покинуть пустыню и вернуть в мир укрытые в монастыре реликвии, но владыка не думал, что это выпадет на его долю. Иоанн попробовал молиться, но знакомые с ранней юности слова больше не успокаивали. Он вновь и вновь возвращался к возникшим из ничего буквам, накрепко впечатавшимся в душу. Нужно действовать, но как?! Отправиться в Арцию? Всем или ему одному? Явно или тайно? К кому? К Архипастырю? К кому-то из светских владык? Что есть Меч, а что Посох? Как бороться с недостойными пастырями, как их узнать? Тысячи вопросов тяжким молотом били по немолодому, больному сердцу... Иоанн, не колеблясь, выполнит свой долг, какими бы земными горестями и тяготами это ему не грозило. Но в чем он, этот долг?
В дверь робко постучали. Настоятель хотел было отослать пришедшего, но передумал, поняв, что за оставшиеся до вечерней службы пол-оры ничего не надумает. Клирик встал и отпер дверь. На пороге стоял худенький молодой инок с ласковыми глазами.
– Что тебе, сыне?
– Отец, - юноша был не на шутку взволнован, - мне было видение...
– Видение?– Если Николай до сего дня и выделялся среди монахов, то болезненностью и какой-то запредельной даже для инока кротостью и незлобием, но никак не склонностью к видениям.– Расскажи мне все без утайки.
– Вы знаете, отец, что Господу было угодно сделать меня обузой для братии, и я не всегда могу исполнять положенное.
– В том нет твоей вины. Что ты видел?
– Я сегодня работал вместе со старцами на поварне, и внезапно мне стало плохо. Такое со мной бывало, и брат Орест и брат Емилиан уложили меня на скамью и пошли за братом Никандром. Не знаю, что со мной было, отче, но, клянусь вечным спасением, это не было сном. Мне почудилось, что я стою в храме и возношу молитву святому Эрасти. и вдруг открывается дверь, и входит тот язычник, которого мы приняли к себе. Я спрашиваю его, что ему нужно и не хочет ли он наконец принять нашу веру, а он мне отвечает, что можно служить Добру, будучи разной веры, и Злу, будучи одной. И тут я слышу голос, идущий словно бы и из глубин, и с небес, и изнутри меня самого. Я понимаю, что с нами - со мной и с атэвом - говорит, отче, простите мне кощунственные слова, не со зла это и не из гордыни...
– Кто с тобой говорил, сыне?
– Святой Эрасти...– инок наклонил голову.
– Что он тебе сказал?– подался вперед Иоанн.
– Что мы избраны, отче... На моих глазах Святой облекся плотью и вышел из оклада иконы. Он коснулся меня, и я понял, что превращен в Посох, он коснулся атэва, и тот стал Мечом.
А потом Эрасти поднялся в воздух. Странным образом я видел все это как бы со стороны. Мы летели над желтой пустыней, над морем, над зеленой цветущей землей, которую начинал закрывать туман. Он сгущался все сильнее. Сверху по-прежнему сияло солнце, небо было синим и безоблачным,
– Хвала тебе, Заступник, - благоговейно произнес Иоанн, поднимая глаза на икону, - теперь я знаю, что мне делать.
2895 год от В.И.
11-й день месяца Дракона.
Арция. Мунт.
Армия шла через Мунт. От ратушной площади к южным воротам. Королевская гвардия, рыцари со своими сигурантами, наемная пехота, обозы. Ржали и закидывали головы кони, скрипели телеги, смеялись и пели солдаты. Поход обещал быть не таким уж и тяжелым, но у Даро, смотревшей из окна роскошного особняка Бэрротов, сжималось сердце. Впрочем, смотреть вслед уходящим на войну всегда грустно, особенно женщине. Даро видела, как ехали герольды, заставляя торговцев и просто прохожих убираться с дороги, затем показались конные музыканты и первый королевский полк. Синие плащи всадников украшало изображение волка, кони ступали слаженно по четыре в ряд, блестели на солнце шлемы, топорщились копья и алебарды. Прошла первая, головная сотня, и Даро увидела Александра, перед которым ехали два сигноносца: юный Жанно ре Фло с нежностью сжимал волчье знамя, а племянник Сезара Мальвани королевскую орифламму с серебряными нарциссами.
Король по своему обыкновению был без шлема, и летний ветер играл темными волосами. У сидящего на коне Александра увечье было почти незаметным, поэтому он любил ездить верхом, и в этом искусстве потягаться с младшим Тагэре могли немногие. Белый черногривый конь - подарок калифа Усмана - гордо нес своего седока. Муж утверждал, что Садан умнее многих людей, и Даро готова была этому поверить - конь обожал хозяина и, кажется, узнавал о его желании раньше, чем тот успевал тронуть поводья.
Дариоло, не отрываясь, смотрела на всадника с королевской цепью на груди, медленно ехавшего мимо ее дома. Святая Циала, как же она его любила, а принесла ему только боль. С их последней встречи наедине прошло три года, а она помнит все: каждое слово, прикосновение, взгляд. Если б только можно было сказать правду, но правда, сказанная слишком поздно, страшнее лжи. Ей придется молчать и, сжав зубы, терпеть красавца-мужа, зависть придворных прелестниц и презрение брата, который, в отличие от Александра, не простил и не простит. Рафаэль ехал рядом с другом, и Даро прекрасно видела его. Стройный, ясноглазый, порывистый маркиз Гаэтано был предметом тайных и явных воздыханий множества знатных девиц и дам, но Рито не спешил связать с кем-то свою судьбу. Друг короля, он не искал для себя никаких выгод и сам не понял, как стал любимцем и армии, и горожан. Впрочем, после стаи Вилльо окружение Александра казалось сборищем аскетов, занятых чем угодно, но не объеданием собственной страны. Их любили, Даро вновь убедилась в этом, глядя, как горожане радостно напутствуют уходящих. Но мирийке почему-то было страшно.
Дрожа, дочь герцога Энрике смотрела в спину двум самым дорогим для нее людям, которые и не думали взглянуть на ее окна. Или все-таки думали? Она видела, как Александр повернулся к Рито и что-то сказал, брат ответил, и мирийке показалось, что он пытается успокоить короля. Хотя что могло с ними случиться? Поход как поход. Младший из Тагэре видел и не такое, почему же сейчас у нее сжимается сердце? Пьер Тартю не соперник Александру, один раз он уже получил по носу, и сейчас его, без сомнения, ждет то же самое. Трус и ничтожество, он бы и не полез, если б не нужно было отрабатывать ифранские деньги. Арция любит своего Александра, ей не нужен никто другой...
Сандер и Рито давно скрылись из глаз, дарнийская конница тоже прошла, и теперь внизу с разухабистой песней шагали фронтерские то ли наемники, то ли данники, но Даро их не замечала. Она все еще видела тех двоих, которые для нее были дороже жизни и которые прошли мимо, даже не глянув в ее сторону.
2895 год от В.И.
11-й день месяца Дракона.
Эр-Атэв. Эр-Гидал.
Яфе смотрел на небо, но даже небо нельзя рассматривать бесконечно. Жизнь была пустой и страшной в своей пустоте. Воины Наджеда караулили под стенами обители, но второй сын покойного калифа, не колеблясь, решился бы на побег, если бы не боязнь навлечь гнев брата на хансирских калксов [Калкс - дервиш.]. Нельзя платить за добро злом! Эту нехитрую истину Яфе усвоил еще в детстве и терпел вынужденное заточение, находя слабое утешение, упражняясь с саблей и конем и совершенствуясь в языке хансиров. Принц понимал, что зрелище бешено мчавшегося по кругу атэва вызывает в сердцах его спасителей смятение, но что еще оставалось делать? Третий год он был заперт в Гидалской обители. Выхода не было, даже смерть и та его оттолкнула.