Доводы нежных чувств
Шрифт:
— Не бери в голову, милая. Делай, что считаешь нужным, а я, так уж и быть, приму удар на себя во имя извечного противостояния христиан и иудеев. Позвольте мне оставить вас. Сейчас у меня урок. Дорогая, — обратился Йозеф к Бьянке, — займи нашего гостя, пока меня нет. Я вернусь сразу же, как только закончится урок. — С этими словами профессор пожал Коулу руку, развернулся и вышел из кабинета, не оставляя несчастной выбора.
Девушка ясно слышала стук собственного сердца, когда её так бесцеремонно оставили в компании человека, которого она не столько боялась, сколько опасалась
— Чаю? — коротко спросила она, не поднимая глаз на гостя.
— Вы очень любезны, — Бьянке показалось, что в сказанном прозвучала ирония. Она молча прошествовала в учительскую, увлекая за собой мужчину. Девушка надеялась, что там будет кто-нибудь и ей не придётся развлекать Джона в гордом одиночестве. Но ожидания не оправдались. Бьянка молча указала ему на стол с тремя стульями, стоявшие у окна. Мужчина сел так, чтобы девушка, суетившаяся с посудой, не пропадала из поля его зрения и стал ждать. Когда чай был готов, Бьянка расставила чашки, присаживаясь напротив.
— Зачем вы приехали? — решилась она задать вопрос.
Коул сделал глоток и не сразу ответил.
— Вам это будет неинтересно.
— Как скажете, — сухо парировала она.
Мужчина слегка ухмыльнулся.
— Честно говоря, я ждал возмущения с вашей стороны. Что-то вроде «Почему вы решаете за меня?» и так далее.
— Я готова позволить решать за меня то, что меня не касается, — равнодушно проговорила она.
— Вы всё ещё боитесь меня, Бьянка? — спросил он прямо.
Девушка взглянула на него исподлобья.
— Нет, не боюсь. Я вот уже месяц слышу о вас только хорошее. Куда ни взгляни, вы всем помогаете и для всех вы хороший. Я ошиблась и поплатилась за свою ошибку повреждением мозга и годами беспамятства, а надо было всего лишь поверить вам тогда. Просто поверить. Я не могу радоваться при встрече с вами, мистер Коул. Ваш образ несёт в себе самые тяжёлые воспоминания, каким бы хорошим человеком вы ни были, — она отставила чашку и отвернулась к окну.
— Расскажите мне, каким образом жрецы Древнего Египта предотвратили экологическую катастрофу в долине Нила? — спросил он, неожиданно оборвав нависшую тяжёлую тишину.
Бьянка вопросительно взглянула на него.
— Вам зачем?
— Интересно. Когда в школе проходили Древний Египет, я болел.
Бьянка опешила от такой странной перемены в теме разговора и даже почти улыбнулась после его слов.
— Они возвели животных в ранг священных, чтобы люди перестали отлавливать их и есть.
— Я так и думал, — Коул откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. — А что насчёт изображений распятого Христа?
— Вы скажите, — Бьянка, сама того не ожидая, втянулась в разговор.
— Ладно… — протянул он. — Предположим, что всех в то время так казнили и ничего примечательного распятие из себя не представляло.
— Почти, — похвалила его девушка. — Распятие тогда считалось позорной смертью. Так казнили только самых отъявленных преступников. — Она поймала себя на мысли, что её намеренно заманили в дискуссию, играя на интересе к предмету. Она насупилась.
— Вы действительно
— Судя по тому, как это происходило раньше, я бы немедленно вас вспомнила. Страшно представить, как бы это выглядело со стороны.
— Я могу надеяться на ваше расположение? — Джон внимательно вглядывался в хмурую мордашку, не меняя позы. — Я намерен приезжать сюда регулярно и не прощу себе, если каждый мой приезд будет портить вам настроение.
— Думаю, я смогу к вам привыкнуть, мистер Коул, — она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Можно просто Джон, — проговорил мужчина.
Глава 32
Адалин, как и обещала, явилась на заседание партии суфражисток. Она немного опоздала из-за встречи с руководителем диплома, которая затянулась дольше, чем она планировала. У входа в бывшую столовую её встретил совсем молодой парнишка. Он указал на ряд свободных мест на трибуне. Адалин сразу же узнала Лору, которая что-то вещала, стоя за кафедрой и Бесс, сидевшую в первом ряду и обнимавшую за плечо худенькую светловолосую девушку. Та, судя по всему, выплакала уже все глаза. Адалин села, стараясь не привлекать к себе внимания и стала слушать. Из разговора стало ясно, что плачущую постигла беда — она осталась ни с чем и в добавок — её муж оказался в долговой тюрьме. Девушку немедленно окружили заботой и пообещали выделить профсоюзное содержание. Бесс тоже внесла свою лепту и немедленно отстегнула подруге внушительную пачку купюр. Глаза несчастной в конце заседания были полны слезами благодарности, сменившими слёзы горечи и обиды.
Когда люди начали расходиться, а героиню дня окружили девушки с соседних трибун, тоже желавшие поучаствовать в её судьбе, Адалин спустилась.
— Молодец, что зашла, — Бодро проговорила Лора, завидев издалека уже знакомую фигуру в ученической форме.
— Что случилось? — Адалин перевела взгляд на группу девушек в отдалении.
— Это Марсели — наш главный козырь на следующем голосовании, — проговорила Бесс, возникшая позади девушки. Видя недоумение во взгляде подруги, она пояснила. — У её отца были неплохие капиталы, он давал ссуды, успешно торговал шерстью. Вскоре после её замужества, отец умер и его состояние перешло Марсели — точнее, её мужу. Этот мерзавец спускал деньги на женщин и азартные игры, а на прошлой неделе проигрался так, что теперь стоит вопрос о продаже их дома на аукционе.
— Какой кошмар, — протянула Адалин.
— Согласна, — подтвердила Бесс.
— У нас накопилось достаточно подобных историй, чтобы ткнуть в них носом председателя парламента, — заявила Лора. — У одних мужья спускают деньги жён в игорных домах, у других — в борделях, третьи верят мошенникам и вкладываются в убыточные предприятия. Никто из них даже не допускает мысли оставить часть средств в распоряжении супруги — их всё устраивает.
— Я могу чем-то помочь? — поинтересовалась Адалин.