Дождь: рассказы
Шрифт:
Он спешил скорее уйти как можно дальше. Словно выздоровел от тяжкой болезни. И шагал легко, весело. Потом начал насвистывать. Впереди на дороге таяла тьма, тарахтела повозка, раскачивался фонарь.
Ночь в порту
— Эй, Грабиель, еще рому!
Трактирщик, грязный, в шлепанцах, опершись на громоздкую стойку, уставленную огромными бутылями с листьями и фруктами, видневшимися внутри, достал бутылку, разлил ром в четыре маленьких стакана. Четверо матросов в поношенной форме, в бескозырках, надвинутых на глаза, тотчас взялись за стаканы.
— Эй, Грабиель,
Трактирщик снова взял бутылку, долил стаканы, протянутые дрожащими руками.
— Ну, теперь с тебя хватит, Камигуан?
Невысокий широкоплечий матрос улыбнулся по-детски. — Слушай, Грабиель, что скажу-то.
Трактирщик нагнулся, навалившись на стойку, матрос дышал ему в лицо, обдавая винным перегаром.
— Погляди-ка. Этот вот, кто такой?
Матрос указал на негра в морской форме, худого, с толстыми оттопыренными губами.
— Адмирал Копченый, вот кто.
— Не нарывайся, Камигуан! — возмутился негр.
— Тогда ты, Грабиель, поднеси нам стаканчик, мы с адмиралом выпьем.
Трактирщик нахмурился.
— Вот и видать, что чересчур ты набрался, попрошайничать начал. Катись-ка лучше отсюда. Деньги на бочку.
— Да ладно, друг. Это я так сказал. Верно, адмирал?
Матрос принялся рыться в карманах. Огромные руки с трудом пролезали в узкие отверстия. Достал несколько монет, положил на ладонь, пересчитал пальцем.
— Не хватает, добавляй, ребята.
Остальные тоже принялись шарить по карманам, выложили на стойку недостававшие монеты.
Трактирщик спрятал деньги, матросы направились к выходу. В дверях остановились, один повернулся, крикнул:
— Пока, Грабиель! Пока, дерьмоед!
И бегом бросились в темноту, спотыкаясь и хохоча. Остановились у дощатого причала. Смотрели на огни кораблей, отражавшиеся в воде, на светящиеся окна домов, рассеянные во тьме, на фонари набережной, уходившие вдаль; высоко на вершине темного холма, запиравшего бухту, горели окна дома, где жили американцы. Из ближних лачуг неслись вразнобой вопли граммофонов.
— Пошли к турку Моисесу.
— Нет, Камигуан, — отвечал один из матросов. — Мы уже все карманы повытрясли, да и пора возвращаться.
— Ну хоть на минуточку зайдем.
— Нельзя. На корабль надо идти.
— Раз так, я один пойду.
— Не успеешь, на корабль опоздаешь, под арест пойдешь.
— Ха! Не успею, значит, я дезертир, как же они меня тогда посадят?
Долго уговаривали приятели Камигуана, но он стоял на своем; наконец, потеряв терпение, матросы схватили его, поволокли к причалу. Камигуан яростно отбивался, дрался руками и ногами и все-таки вырвался. Побежал к городу, на ходу крикнул товарищам:
— Пока, значит. Вот теперь так уж погуляем!
Он перешел на шаг, насвистывал, обходил в темноте лужи. Улиц не было, домишки рассыпались как попало, большей частью деревянные, крытые пальмовыми листьями. Он шел на звуки граммофонной музыки туда, где было больше светящихся окон.
Иногда встречались люди, почти невидимые в темноте, иногда из-за дверей какой-нибудь харчевни слышался шум множества голосов. Перед погребком турка Моисеса — широкая площадка, а на ней три кокосовые пальмы, украшенные лампочками, освещавшими всю площадку. Под пальмами у двери погребка стояли и сидели дорожные рабочие, возчики, землекопы, портовые грузчики, за отдельным столиком — два американца, без пиджаков, белобрысые, краснолицые. Между
Камигуан пробрался внутрь. Густой дым застилал свет. Люди сидели за столиками, стояли у стойки. Множество пар, крепко обнявшись, топтались на месте, покачивали бедрами в такт незамысловатой мелодии, что лилась из трубы граммофона. Шум стоял такой же густой и плотный, как дым.
Камигуан с детской радостью оглядывался вокруг. Хотелось, чтобы кто-нибудь улыбнулся, дружески подмигнул, но на него не обращали внимания. С удивлением заметил он, что в погребке нет ни одного моряка. И вспомнил тогда, что время позднее, все уже вернулись на корабли, и, значит, на берегу сейчас он один. Конечно, как только он вернется, его сейчас же посадят под арест. Стало немного не по себе, куда-то улетучилась веселость, но тотчас же он снова беззаботно улыбнулся. Что ж, он ведь может дезертировать, и все тут. Но было страшно, одиноко, как-то тоскливо и ужас до чего хотелось развеселиться. Сам того не замечая, он стал приближаться к компании, стоявшей с краю стойки. И в конце концов оказался среди этих людей. По виду они походили на дорожных рабочих: трое в блузах, в широкополых соломенных шляпах, усатые, скорее всего из крестьян, стояли, четвертый, тоже в широкополой соломенной шляпе, но без усов, сидел на стуле, поставив на перекладину ноги в новых черных альпаргатах и с задранной до колена одной штаниной. Все они повернулись к новичку, некоторые поневоле стали улыбаться, увидев его простодушную сияющую физиономию. Но тот, что сидел, пробормотал хмуро, сквозь зубы:
— Морская птичка на бережок села.
Матрос глядел удивленно, он не мог понять, как получилось, что он пристал к их компании; потом сказал дружелюбно:
— Меня Камигуан звать, совсем я тут один, с вашего позволения, сеньоры, угощу вас стаканчиком.
Ишь ты, сеньорами называет, славный парнишка, теперь улыбались все, кроме того, что сидел, — он по-прежнему был настроен враждебно. Стали знакомиться, каждый назвал себя, но матрос запомнил только имя сидевшего, тот пробормотал хрипло:
— Педро Ноласко, очень приятно.
— Так выпьем по стаканчику? — снова предложил матрос.
— Отчего ж не выпить, — ответили все дружно.
Трактирщик налил каждому по стакану водки, настоянной на травах.
Одним глотком осушили стаканы.
— Ваше здоровье!
Снова заговорил сидевший:
— А почему вы на суше в такое время? Смотрите, напьетесь, с курса собьетесь.
— А я повеселиться хочу.
Граммофон гремел призывно, упорно, отчаянно, пары выбивали каблуками дробь.
— Повеселиться хочу в хорошей компании.
— А кто тебе тут компания? — вызывающе спросил сидевший. Остальные вступились, стали его уговаривать:
— Все мы тут одна компания, Педро Ноласко. Мужская компания, ну и он с нами тоже, все мы мужчины, все друзья.
Педро Ноласко умолк, но по лицу было видно, что он с трудом сдерживает ярость. Другие тоже молчали, смущенные, и разговор возобновился не сразу. Камигуан немного побледнел.
— Давайте еще выпьем, — предложил он. Опять заказали, опять выпили разом; один направился к двери: