Дождь в полынной пустоши
Шрифт:
Не сразу, но летуна заметили. Раздались крики и испуганный визг на крыльце ,,Голубь в пиве. Виной ли тому летучее чудовище или случившийся безумный переполох, но занялся сеновал. Пламя поднялось в небеса, исполняя безумный танец, в такт радостно покачивающемуся порождению зла. Отчаянный выстрел из самострела не достиг цели. У горе-стрелка тряслись руки. А когда зверская морда повернулась к нему своей чудовищной пастью с клыками, стрелок в ответственное мгновение, зажмурился.
От шинка ленивый ветер, ведомыми только ему путями, погнал огнеликого монстра к Замостью. Жизнь коротка и следует дорожить не часом, но малой минутой.
Вослед шару доносился запоздалый брех. Вздев
Луковицы церквей, парили в черноте ночи и приветствовали своего круглого родственника. Как более счастливого. Он летел! Им же суждено навеки торчать между небом и землей, прикованными камнем к алтарями человеческих предрассудков. Шар дразнясь, нагло набирал высоту. Скалил пасть и щурил хищные глаза на сдобные облака. Сожру!
– слышалось в шипении смолы и желтых выплесках. Торжество закончилось ярким шлепком в черноте, будто кто наступил на луну в мелкой луже.
Столь приметная гибель чудовища, принесла не меньше бед, чем его недолгий полет. Разлетевшиеся капли огня, угодили на одну из барж, отведенную под причал запаздывающему каравану с зерном. Посудина мгновенно занялась, сгорела и затонула. Досталось и её соседке, груженной под завязку шерстью и готовой утром отчалить в плавание. Спасая хозяйское добро люди надышались угаром и слегли прямо на пристани. Счастливчиков рвало, они хрипели и харкали кровью. Невезучие не дотянули до утра. Знамения осознали многие - к беде!
Грохот застал Колина в тот момент, когда он воспользовался замешательством городской стражи, ловко перемахнул кованые пики ограды храма Святой Агафии. Приземлился на носки, перекатился вперед, гася энергию падения. В досаде ругнулся. Ощупал в сумке замотанную в тряпку склянку. Не повредил ли? Осколки не хрустели. Тряпка и сумка не мокли. Колин подождал пока стража порысит в сторону взрыва и двинулся дальше.
Держась стены и прячась в её непроглядную тень, довольно быстро добрался до колокольни. Вход от посторонних накрепко заперт. Что паршиво - изнутри. Дверь не поддалась грубому нажиму. Унгриец попробовал просунуть альбасету в щель, определить нахождение засова, но так ковыряться можно до утренней зорьки. А у него еще дела в городе. Колин озадачено отступил, оглядывая стены. Кладка не очень ровная и при необходимости, проявив старание и терпение, вполне по силам подняться. Но это сколько ему придется карабкаться? Выход из затруднительной ситуации нашелся. Вернее нашелся вход. На высоте вытянутой руки приглашающе чернел квадрат, достаточный протиснуться сквозь него. По слабым бликам угадывался витраж. Устранять препятствие деликатно, опять же нужно время. Почему этой нематериальной дряни в ответственный момент острейшая нехватка? И всегда так, и никогда по-другому.
Колин поддел раму. Не открыл, а выковырял. Хрястнуло дерево, хрупнуло стекло и звонко осыпалось. Вычистив, вышкрябав осколки, пролез в узкую дыру, стараясь не упустить ни подозрительного малейшего звука. Капала вода. Скрипело дерево. Возились и шебуршали в куче прелой соломы мыши. Заунывно цвиркал сверчок. Далеко-далеко, в недрах храма, гундели голоса. Распевно читали Полнощную.
– ...и святое имя твое возносим к чертогам твоим... Дай нам надежду...
И колбасы, и сыра на дорожку, - дополнил Колин, скулящих монахов.
Отряхнулся. Прочихался. Попривыкнув к темноте, здесь она гуще и черней уличной, начал подниматься. На каменных маршах лежали едва различимые
Подъем заканчивался перекладинами коротенькой, в рост, лестницей на площадку колокольни. От высоты и красоты ночного города захватывает дух. В берегах крепостных стен волнуется темное море крыш. Среди них торчат рифы дворцов и церквей. Вскипают буруны садов и парков. Проваливаются глубины площадей и рынков. Огни, застывшие и движущиеся, похожи на глаза невиданных рыб. Одни приготовились схватить зазевавшуюся жертву, другие плывут в поисках желанной добычи.
Колин впрыгнул на ограждение, оттуда, с выходом силой, взобрался на балку с колоколом. Всадником уселся сверху. Способность видеть при плохой освещенности позволяла рассмотреть структуру дерева. Дуб за века высох до звона, кое-где покрылся сетью трещин, но ничуть не уступал по прочности граниту. Унгриец, альбацетой (беда и выручка!) выковырял круглую ямку в самом центре трещин, углубил шероховатости следов распила и теса. Проскреб нужные стёки к металлическому хомуту, державшему колокол. С предосторожностями извлек из сумки склянку с кислотой и не откупорил. Резко, не сжечь пальцы и одежду, перевернул вверх дном и установил в подготовленное углубление. Обугливая дерево, проникая во все пороки, кислота медленно, потянулась к колокольному держателю. Колин прикинул скорость истечения жидкости и реакции с металлом. Трудно говорить о точности завершения задуманного. Но тут ничего не поделаешь, приходилось полагаться на мало внятную интуицию.
– В конце концов, не все пророчества сбываются в срок.
Колин спрыгнул с балки и напоследок полюбовался красотами ночного города.
В ,,Мечи и Свиристелку он вошел, буквально следом за Эсташем и Бово. Им еще не подали заказа.
– Подтягивайся!
– проорал вилас на весь зал, всполошив половину сидящих. Скарам нож по сердцу и серебристо-черные и их друзья.
– Рассказывай-рассказывай, для чего тебе понадобилось драконить белобрысика?
– Гусмар-старший беспокоится? Мертвецы не венчаются с грандами?
– Вообще ни на ком не венчаются, - подключился к разговору обычно молчаливый Бово. И ведь до чего верно подметил!
– Инфант настоял мне разобраться с этим, - признался Эсташ без всякого настроения к поручению.
– Разбирайся, - согласился Колин.
– Разберусь.
– А почему ты?
– В некотором роде мы состоим в знакомстве.
– Начнешь отговаривать?
– А ты позволишь себя отговорить?
– Послушать послушаю, но нет, уговоры не помогут.
– А что поможет?
– задал вопрос Бово.
Тоже антипатия к альбиносу? Или страхует приятеля от неудачи?
– Нет не излечимых болезней, есть несовершенные лекарства, - мудрёно ответил Колин.
– Значит, поединок?
– никак не мог включится в задание Эсташ.
– Кто-то сомневается?
– За мной гарганега!
– пообещал Бово.
Значит антипатия, - решил для себя унгриец. Можно ли из озлобленности виласа на альбиноса что-то выгадать для себя, оставил выяснять на потом.
Дипломатия и торговля требуют таланта. Ни того ни другого у Эсташа не имелось. Поскупилась природа-мать наградить своего сына деловой хваткой, обходительностью и изворотливостью. Посему действовал с дилетантской прямолинейностью стенобитного тарана.