Драккары Одина
Шрифт:
— Она нездорова. У нее болит голова. Но, думаю, завтра мы сможем ее увидеть.
Между тем пир был в самом разгаре. Приближенных князя удивлял своим ростом и мощью Рогнвальд. Сын же Стейнара Рагнар не очень впечатлял венедов.
— Он не очень-то похож на сына ярла, — наклонился к Людовиту Калеб. — Его ничем не отличишь от остальных. Разве только плащ побогаче.
У них, норманнов, многое решается на сборищах, как они их называют — тингах. Сын ярла может стать ярлом, а может, и не стать, — загадочно улыбнулся Людовит, будто читал будущее по лицам собравшихся.
Тем временем летние сумерки здесь, в лесу, быстро перешли в ночь. Замок окутала темнота. Слуги
Кто-то из пирующих уже спал, положив голову на стол. Князь вызвал человека, невысокого чернявого мужчину, который, несмотря на духоту, одет был тепло и держал в руках шапку из меха какого-то зверька.
— Покажешь нашим гостям их опочивальню, — приказал ему Людовит, а на языке данов сказал: — Он отведет вас туда, где вы сможете отдохнуть. Завтра, Рагнар, ты увидишь Ягмиру, и тогда решим, что делать дальше.
— Сладкий сон! — коротышка Эпп семенил по залу, ухмыляясь норманнам. — Тот, кто спит, узнает обо всем. Бесы просыпаются ночью, а леший голодный бродит в лесу. Кто, кто попадется ему в этот раз?..
Его бормотанье было понятно только Дитфену, а остальные викинги еле сдерживали себя, чтобы не дать карлику пинка. Все чувствовали, что он смеется над ними, но ничего не могли поделать.
— Ты понимаешь, о чем он там бормочет? — спросил Виглиф Беспалый.
— С трудом, — ответил вполголоса Дитфен. — Он вроде желает нам спокойного сна...
— Его ухмылка слишком дерзка, — сказал Виглиф, как бы невзначай дотронувшись до рукояти своего меча. Прикосновение к оружию действовало успокаивающе. Меч викинга — его брат. Руническая надпись на мече Беспалого гласила — «Убивающий Врага».
— Гости не обсуждают лошадь хозяина, — Дитфен рассеянно огляделся. Этот карлик и в самом деле вел себя неподобающе. Но подавать вида было нельзя.
Еще в самом начале, узнав, что князь говорит на языке данов, Дитфен предложил Рагнару не раскрывать его познания в местном диалекте. Пока все шло как нужно. Дитфен, которого принимали за викинга, услышал много любопытного. Насмешки над норманнами, правда, звучали не часто и не очень громко. Их называли пожирателями рыб, говорили, что они обтираются жиром морских животных, когда идут в спальню своих жен, а также готовы удавиться за одну меру серебра, а потому как голодные волки рыщут по побережьям разных земель, чтобы хоть как-то выбраться из нищеты.
— Пей, пей, пожиратель тухлой рыбы! — говорил со смешком один из слуг князя, подавая саксу чащу с вином.
А бывший вожак береговых разбойников пьяно улыбался в ответ, благодарил слугу на чудовищной смеси языков саксов и данов, делая вид, что ничегошеньки не понимает...
Они шли по длинному коридору, освещенному колеблющимся светом зажженных факелов, и иногда у Олафа появлялась безумная мысль, что они идут по запутанному лабиринту прямиком в лапы кому-то из их многоглавых богов. Чудилось, там, за этими глухими стенами, сидит восьмиглазый бог-чудовище и ждет их прихода.
Ветер стих, и темнота сгустилась настолько, что нельзя было различить берег и казалось, что драккар находится где-то в открытом море. Колбсйн, оставшийся в эту ночь дозорным, боролся со сном, как мог. «Око Дракона» покачивался на волнах, и в зыбкой тишине можно было уловить плеск большой рыбины у борта. Кто-то из спавших викингов вскрикнул во сне, борясь с мнимыми порождениями Муспелля.
Колбейн тряхнул головой, и вдруг глухой всплеск где-то у носа драккара заставил
Помаявшись в сомнениях, викинг успокоился. Мало ли что могло ему почудиться? Но на рассвете Колбейн понял, что ему не почудилось. Исчез их проводник Ульберт.
— Куда он мог деться? — глаза Инегельда сверлили лицо Колбейна, который, вспомнив о всплеске, раздумывал.
— Я что-то слышал...
— Что? Что? — нетерпеливо бросил Инегельд.
— Мне показалось, что у правого борта кто-то упал в воду.
— Почему ты не разбудил меня?
— Я был не уверен... — помялся Колбейн. Ночные призраки... Кто их разберет? Отец рассказывал ему о мертвецах, выбирающихся по ночам из морских глубин, чтобы тревожить живых. А Колбейн предпочел бы встретиться с десятком живых воинов, нежели с одним ожившим мертвецом.
— Ладно, иди, — сказал Инегельд. — И помалкивай.
Когда Колбейн отошел от него, Инегельд посмотрел в сторону берега. Потом перевел взгляд на мыс — самое ближайшее место суши. Хороший пловец в тихую погоду мог доплыть туда без особых помех.
Зачем Ульберт прыгнул в воду? Чего он боялся? А Свен? Что же случилось с ним? Ответа пока не было. Угрюмый дан не очень верил в призраков, полагая, что живые куда опаснее мертвых. Но малая толика суеверия жила и в его недоверчивой и мятежной душе.
Ночь в замке прошла спокойно, если не считать маленького события, которое осталось незамеченным для всех викингов кроме одного — того, кто оставался часовым уже после полуночи. Этим человеком был Олаф.
Уже ближе к утру, когда все его товарищи крепко спали, сморенные медовухой и вином, Олаф услышал странный крик, похожий то ли на хохот, то ли на стон раненого животного, разобрать было трудно. Олаф приник ухом к крохотному оконцу в стане, похожем на те, что делают в своих жилищах викинги, но крик внезапно оборвался, как будто его и не было вовсе. Когда настало утро, Олаф ничего никому не сказал, боясь, что его поднимут на смех.
В ту же ночь князь Людовит долго не мог уснуть, томимый какими-то неясными предчувствиями. Подумав немного, вызвал к себе Калеба.
— Я слушаю, господин, — Калеб склонил голову, взгляд его уперся в шкуру большого медведя, расстеленную на полу в спальне князя.
— Мне хотелось бы знать, все ли пройдет как надо, Калеб? Все ли наши гости несут на себе печать смерти?
— Князь сомневается? — Калеб обдумывал его слова — Хорошо, утром я дам ответ...
Вернувшись к себе, советник начал готовить снадобье, рецепт которого передал ему отец. Род Калеба происходил из древних колдунов, знакомых с черной магией Востока и с культом друидов. Когда-то прадед Калеба был жрецом в племени ульмеругов, но так случилось, что его приговорили к смерти. Он обещал вождю победу, но того ждало поражение. За это кто-то должен был ответить. Кто, если не жрец, обещавший победу? Вождь совсем забыл, как этот жрец спас от неминуемой смерти его младшего сына и вторую жену. Ночью, перед казнью, в селение явилось Нечто и убило вождя и самых сильных воинов. А приговоренный к смерти жрец исчез...