Дракон среди нас

Лазаренко Ирина

Шлюха развернула плечи, и её увесистая грудь, стянутая тесноватым расшитым лифом, нацелилась на эльфа. Что-то тихонько затрещало — то ли шов платья, то ли терпение Йеруша.

Илидор даже смеяться перестал, затаил дыхание. Ему страшно хотелось, чтобы лиф платья лопнул — чтобы увидеть, какое идиотское лицо будет у Найло. Нечасто дракону доводится видеть Йеруша настолько не в его эльфской гидрологической тарелке, и ситуация должна получиться жутко забавной, ну пожалуйста, ну что тебе стоит хорошенько треснуть по шву, дурацкое заношенное платье, а?

Но лиф, зараза, не лопнул.

—

А в пяти домах за нарядными торгами по другой стороне и будут «Три кочевника», милый. В нижнем зале харчевня, а наверху — спальные комнаты. Если задержишься в городе и заплатишь за комнату — не забудь позвать меня, милый, хорошо?

Йеруш подавился словами благодарности, двумя руками схватил ладонь Илидора и потащил дракона по улице в указанном направлении.

— Будь у меня такой дружок, я б тоже к нему жалась, — вздохнула шлюха им вслед.

На ушах Найло, пожалуй, можно было поджарить лепёшку. Из подстенных теней путников провожали взглядами кошки, блестели глазами, поворачивали головы вслед.

— Зайдём сначала в нарядные торги, у меня появилась пр-рекрасная идея! — шипел Йеруш, подёргивая головой. — Потом пойдём в эти «Три кочевника» и заплатим за комнату.

— А потом позовём шлюху? — ужасно серьёзно спросил Илидор.

— Не беси меня, дракон! Потом ты пойдёшь пить пиво в зале и ждать меня.

— А ты позовёшь шлюху?

— Да что ты несёшь, Илидор! Дурацкий дракон! Я позову моряков, разумеется!

— Ух, твою кочергень, Йеруш, я и не знал, что ты вот настолько извращенец!

— О-о! — Найло остановился, надломился в поясе, вцепился в своё волосы. — У-у-а-а! Илидор!

— Найло? Тебе плохо?

— Мне ужасно! Мне невыносимо! Мне невыносимо рядом с тобой, Илидор, пожалуйста, заткнись! Заткнись! Это невыносимо, просто заткнись! Я больше ни слова тебе не скажу о своих планах, никогда, никогда, никогда, тебе понятно?!

Дракон, склонив голову, сочувственно посмотрел на беснующегося эльфа и примирительно похлопал его по плечу. Найло выпрямился так резко, что Илидор едва не отшатнулся, спрятал руку за спину, точно его поймали на чём-то недостойном, неприличном. Вдали засмеялась шлюха. Отчего-то Илидору совершенно расхотелось шутить над эльфом, а Йеруш впился в его лицо таким бешеным пылающим взглядом, что дракон снова едва не сделал шаг назад.

— Илидор, — голос Найло перестал звенеть, упал до сдавленного хрипа. — Ты абсолютно ужасный невыносимый дракон. Я никак не могу к тебе привыкнуть, ты понимаешь, хотя я бы никогда не впутался во всё вот это один и я бы так хотел привязать тебя к себе, понимаешь, привязать неразвязным морским узлом, чтобы ты никуда не делся! Но я бы тут же отвязал тебя от себя, отвязал навсегда, непоправимо, я бы даже вернул тебя в Донкернас, потому что это же, нахрен, невозможно. Ты сокрушительно невыносим, Илидор. Ты оглушительно ужасно меня бесишь!

* * *

Смесь запахов пива, вяленины, пота, дровяного дыма в зале «Трёх кочевников» была такой плотной, словно её источали сами стены. На полу под окном, выходящим на северную сторону, валяются несколько чудных треугольных монет. В углу между досками пола с западной стороны косо воткнут посох, диковинным навершием

на нём — мумифицированная голова волчонка. Стеклянные глаза заботливо протёрты от пыли. Под восточной стеной валяется хорошо выделанная шкура странного животного — по размеру, пожалуй, волчья, но мех длинный и мягкий, рыжий с чёрным. Рядом с этой стеной нет ни столов, ни лавок.

Всё сверкает, бухтит, звякает, брякает, гогочет и гомонит главным образом в середине зала, где как попало расставлены между опорных столбов столы на восьмерых, лавки и стулья. Цветастые повязки на длинных сальных волосах или шляпы с яркими перьями неизвестных Илидору птиц, массивные серьги с цветными камнями, удивительно непритязательными в свете ламп, короткие куртки прямого кроя, звякающие браслеты и цепочки.

Одноглазый моряк, развалившийся у стойки, пытается продать увесистого крючконосого попугая «c собственного плеча» другому моряку, а тот выясняет, случайность ли это, что у первого моряка нет глаза как раз с той стороны, где сидит попугай.

«Гуп, гуп, гуп», — со значением пробухало вдруг по лестнице, ведущей на второй этаж.

Негромким был этот звук, но каким-то весомым, потому все разом умолкли и обернулись к лестнице. Илидор, как раз делавший глоток из кружки, тоже обернулся, и пиво пошло у него носом.

По лестнице с мрачным «Гуп-гуп» спускался Йеруш Найло, и золотой дракон мог бы поспорить на самые блестящие чешуйки со своего хвоста, что никто и никогда прежде не видел Йеруша таким. В умопомрачительных сапогах с высокими отворотами, штанах из кожи старолесских ящериц, в бешеной синей рубахе без ворота, плотно запахнутой на поясе, свободной в плечах и с рукавами-парусами. Увешанный нашейными шнурками с ракушками и костяными фигурками змей, взлохмаченный, тощий и неистовый, Найло был подобен юному морскому ветру, который по недоразумению запутался в бельевой верёвке, погряз своими вихрями во всём, что на ней висело, и теперь мечется среди одежд и простыней с воплем «На абордаж!».

Только Йеруш ничего не вопил — он молчал и цепко пожирал горячечным взглядом каждое обращённое к нему лицо. Не подпрыгивал, не дёргал руками, губами, глазами, и у Илидора, отчаянно давящего в груди кашель, было ощущение, что Найло поглощён, порабощён, навсегда потерян в вихрях юного морского ветра. Ну почему бы нет, разве не должно было отыскаться в закромах природы нечто более тревожное и безумное, чем Йеруш Найло? Разве это тревожное и безумное не могло поглотить, растворить, размыть в себе малахольного эльфа?

Найло остановился на второй снизу ступени и обвёл собравшихся исступлённым взглядом. Моряки сидели и смотрели на него снизу вверх, не понимая, что это такое видят перед собой — эльф явственно не морской и даже не приморский, но ведёт себя так, словно ему тут самое место. И есть нечто глубинно-правдивое в этой уверенности, есть в нём нечто родственное водной пучине — об этом негромко шепчет морякам та особенная чуйка, без которой не выживают люди моря в походах близких и дальних.

Спустись по этой лестнице любой иной приезжий в эдаком виде и с эдаким выражением лица — его бы, верней всего, тут же утопили в бочке чавы. А этого эльфа, пожалуй, сперва выслушают.