Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны
Шрифт:
Они вдвоем присели рядом с окончательно покалеченным, чуть повозились, а затем, совершенно неожиданно, рывком посадили его. Голова Семецкого мотнулась как у месячного младенца, и он тоненько ойкнул. Девятецкий, не обращая внимания а ойканье пациента, мелодично скомандовал: – И-и-и… взяли… – двое мужиков лихо вскинули тщедушного Семецкого и водрузили его на лавку. Восмецкий встал за спиной у калеки, удерживая того в вертикальном положении, а Девятецкий пробежал пальцами по бокам глупо захихикавшего Семецкого и выдал диагноз:
– Ну что – ребра!.. Ничего особенного с ними
Его пальцы уже гораздо медленнее пошли по ребрам Семецкого, и из-под них слышалось громкое щелканье.
Первецкий посмотрел мне в лицо и с какой-то затаенной гордостью пояснил:
– Редчайший специалист… – подумал и добавил. – Мудальный терепет…
Закончив с ребрами, Девятецкий внимательно посмотрел на тоненькую шейку Семецкого и полез в карман свободных холщовых штанов. Из кармана он достал коротенькую дощечку и моток широкой полотняной ленты, приложил дощечку к «шейному отделу позвоночника» и начал туго прибинтовывать ее своей холстинкой. После трех-четырех оборотов Семецкий закатил глаза и захрипел.
Девятецкий, приостановил свои действия, внимательно посмотрел в синеющее лицо пациента и задумчиво спросил:
– Чево это с ним?..
Восьмецкий, продолжая держать Семецкого за плечи, попытался также посмотреть в его лицо, и это санитару, видимо, не удалось. Однако, именно в этот момент Семецкий поднял здоровую руку, еще раз захрипел и попытался освободить горло от бинта.
– Выпить, наверное, хочет… Вишь, пальцем по горлу скребет… – Немедленно предположил Восьмецкий, и Девятецкий с ним согласился:
– Точно! Жажда его мучит! Смотри, аж посинел весь.
Полуобернувшись к столу он попросил:
– Слышь, Пятецкий, да нацеди ты ему пару глотков этого… пуша. Пусть человек сладенького попробует, глядишь, ребра быстрее подживут!
Семецкий опять захрипел, и все сочли этот хрип за нижайшую просьбу.
– Ладно, – смилостивился Пятецкий, – вот тут осталось, на донышке, пусть допивает!
Он аккуратно перелил остатки моего варева, над которым уже не плясали синенькие язычки пламени, в кружку Семецкого.
И вдруг, вопреки своему сложному положению, Семецкий разжал пальцы, дергавшие бинт и зашарил по столу в поисках своей посуды. Добросердечный Девятецкий подсунул кружку под шарящую руку, и та, едва не расплескав содержимое, все-таки исхитрилась ухватить ручку посуды.
Вот только выпить вожделенный напиток Семецкий никак не мог. Он безжалостно тыкал краем кружки себе в зубы, старательно наклонял ее, так, чтобы напиток касался губ, но перехваченное бинтом горло отказывалось сделать хотя бы глоток.
– Чевой-то у него не получается… – Задумчиво констатировал Девятецкий.
– Да ты глотку-то ему освободи!.. – Подсказал Пятецкий.
Девятецкий снова внимательно посмотрел в лицо пациенту и кивнул:
– И то…
Он неторопливо смотал бинт обратно, и, как только горло освободилось, Семецкий сделал… глубокий судорожный вдох…
Из кружки, располагавшейся у самых его губ выскочил голубовато-призрачный лепесток спиртового пламени и пропал в глотке Семецкого. Никто не обратил на это внимания, только сам калека
Первыми задымили бинты на руке и ноге, потом затрещали и скукожились волосы на голове, стала плавиться, чернея и корежась, одежда.
Мужики полезли из-за стола, не отрывая глаз от полыхающего Семецкого, а тот сидел все так же неподвижно и с каким-то жалким удивлением наблюдал за их ретирадой. Одежда его осыпалась темным пеплом, обнажая тлеющую, чернеющую кожу. Кружка вывалилась из отгоревшей руки и плеснула свое содержимое на его колени, добавив силы и без того не слабому пламени. Семецкий растворялся в этом пламени, таял прямо на наших глазах, осыпаясь странно тяжелым серым пеплом, пока в чуть загудевшем сине-лиловом костре не остались одни глаза, продолжавшие смотреть на нас все с тем же удивлением. Но вот исчезли и они. Синее пламя полыхнуло последний раз над горкой пепла, лежавшей на скамейке, и удивительно напоминавшей крохотный террикон, а затем… схлопнулось… пропало.
Шестеро оставшихся на ногах мужиков и мы с Макарониным долго, в полной тишине разглядывали этот террикон, пока, наконец, Первецкий не подвел итог нашей гулянки:
– Та-а-а-к… Повеселились!..
Глава 5
«В города, в города
от насиженных мест…»
Ольга – Да! Скорее в Москву.
«… И дались вам эти города!
Все зло от них, и люди там – истинные крокодилы!»
От пиршественного стола мы расходились тихо и осторожно, словно боясь слишком твердым шагом тряхнуть невзначай землю и рассыпать идеальный конус пепла, высящийся на скамейке. Первецкий заметил мое желание, подойти к нему и сказать кое-что, но он вовремя покачал головой, показывая, что разговор необходимо отложить. Мы с Макарониным, подхватили Володьшу под белы рученьки и поплелись следом за Пятецким к его домику.
В темном небе ярко горели звезды, бор стоял темной неподвижной стеной, словно прислушиваясь к тому, что натворили эти суетливые, несмышленыши-люди!
Когда мы вошли в дом, Пятецкий вдруг повернулся к нам и неожиданно спросил совершенно трезвым голосом:
– Ужинать будете?..
И увидев по нашим вытянувшимся лицам, насколько его вопрос был не к месту, смущенно улыбнулся:
– Ну, тогда будем ложиться спать!
Мы и легли. Правда, Володьшу нам пришлось оставить внизу, поскольку затащить его погруженное в глубокий сон тело на чердак не было ну никакой возможности. Раздевшись и расположившись на тюфяках, мы долго молчали, а затем Юрик негромко поинтересовался: