Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
— Как, неужели ты не знаешь, что я господин твоего мужа? Будь же поумнее, моя милая! — сказал он, следуя за ней и стараясь взять её за руку.
— Оставьте меня, — сказала Лизетта, покраснев, и таким голосом, в котором отзывались и мольба и негодование.
— Оставить тебя, — нет! этого не будет; особливо когда ты просишь так мило.
И он снова хотел положить руку на плечо Лизетты. Надобно сказать, что Гарри, хотя не слышал этого разговора, но угадал его, и довольно верно, по пантомиме, которой был свидетелем. Он смотрел на эту сцену, сжав губы и расширив зрачки. Нина, стоявшая спиной к окну, удивилась выражению лица Гарри.
— Взгляните
Нина обернулась, и вспыхнула; глаза её разгорелись, и прежде, чем Гарри успел подумать, что ему сказать, как она выбежала на дорожку и взяла Лизетту за руку.
— Том Гордон, — сказала она, — мне стыдно за вас! Молчите! — продолжала она, устремив на него сердитый взгляд и топнув ножкой. — Вы осмелились приехать сюда и позволить себе такие дерзости! Пока я госпожа здесь, я не позволю вам этого; а вы не забудьте, что я госпожа в этом доме! Не смейте дотронуться пальцем до неё; пока она находится под моей защитой, она неприкосновенна. Пойдём, Лизетта!
Сказав это, Нина взяла за руку испуганную Лизетту и увела её в дом. Том Гордон до такой степени был смущён порывом гнева в своей сестре, что оставил слова её без возражения; он только посмотрел ей вслед и посвистал.
— Можно говорить, что ей угодно! Она ещё не знает, что слово и дело, — две вещи, совершенно различные, — проговорил он после свистка и побрёл на балкон, где стоял Гарри, сложив на груди руки; жилы на лбу Гарри налились кровью и раздулись от подавленного гнева.
— Войди, Лизетта, — сказала Нина, — снеси эти вещи в мою комнату, я сейчас приду к тебе.
— Клянусь честью, сэр, — сказал Том, входя на балкон и обращаясь к Гарри с самым оскорбительным тоном, — мы все как нельзя более обязаны вам за эту милую игрушку, которую завели вы в здешнем месте!
— Моя жена не принадлежит к здешнему месту, — сказал Гарри, принуждая себя говорить спокойно. — Она принадлежит мистрисс Ле-Клер, которая недавно получила в наследство плантацию Бельвиль.
— А! Благодарю тебя за это известие! Может быть, мне вздумается купить твою жену, поэтому совершенно не лишнее знать, кому принадлежит она? Мне же нужна такая женщина. Она может быть хорошей ключницей, не правда ли? Умеет ли она приготовлять белье? Как ты думаешь, к чему она более способна? Я непременно поеду к её госпоже.
Во время этих жестоких слов, Гарри ломал себе пальцы, дрожал всем телом и от времени до времени смотрел то на Нину, то на своего мучителя. Его лицо покрылось мертвенною бледностью; даже губы его побелели. Продолжая держать руки за спиной, он, вместо ответа, устремил на Тома свои большие голубые глаза, и теперь, как случалось это и в другое время, особливо в минуты сильного волнения, гневные черты лица Гарри имели такое сильное сходство с чертами полковника Гордона, что Нина заметила это и испугалась. Том Гордон тоже заметил. Но это только послужило к увеличению его бешенства; злоба и ненависть, сверкавшие в его глазах, были, поистине, ужасны. Два брата, как две наэлектризованные тучи, готовы были разразиться громом и молнией. Нина поспешила вмешаться.
— Спеши, спеши Гарри! — сказала она. — Поручение, которое я делаю, очень важно. Ради Бога, поезжай скорее!
— Позвать разве Джима, — сказал Том, — пусть он оседлает лошадь. Где тут дорога в Бельвиль? Я хочу туда съездить.
Он повернулся и начал спускаться с балкона.
— Стыдись, Том! Ты не хочешь, ты не можешь сделать это. Не грешно ли тебе огорчать меня
Том обернулся, посмотрел на сестру со злобной улыбкой, снова обернулся и ушёл.
— Поезжай, Гарри, поезжай скорее! Не огорчайся, — тут нет никакой опасности, —прибавила Нина, понизив голос, — мадам Ле-Клер ни за что не согласится.
— Почём знать! — сказал Гарри, — за деньги чего не делают?
— В таком случае, я... Я куплю её сама! — сказала Нина.
— Мисс Нина, вы не знаете в каком положении ваши дела, — поспешно сказал Гарри. — В настоящее время невозможно достать денег на это, тем более, если я удалюсь отсюда на неделю. Быть мне здесь или не быть, — составит большую разницу; тогда как мистер Том в состоянии заплатить тысячу долларов сию минуту. Я не знавал ещё, чтоб он нуждался в деньгах, на удовлетворение своих гнусных желаний. Ужели ещё мало переносил я это иго?
— Послушай, Гарри, я продам всё, что имею, продам бриллианты, заложу плантацию, но не позволю Тому совершить такой гнусный поступок! Поверь, я не так себялюбива, какою постоянно казалась. Я знаю, для моих интересов ты жертвовал собою; и я всегда принимала эту жертву, потому, что любила исполнять свои прихоти, потому, что была избалованным ребёнком. При всём том, у меня не менее энергии, чем у брата Тома; он затронул меня, и я сейчас же еду к мадам Ле-Клер и делаю ей предложение. Только ты, пожалуйста, Гарри, уезжай отсюда. Тебе не совладать с завистью и раздражением, которые ты возбудил в моём брате; если ты станешь сопротивляться, тогда все и всё восстанут против тебя, и я не в силах буду защитить тебя. Положись на меня... я не такой ребёнок, каким меня считают! Ты увидишь, что я сумею защитить и себя и тебя. Кажется, это идёт мистер Клэйтон, — и прекрасно! Вели подать двух лошадей, и мы сейчас же отправимся к мадам Ле-Клер. Нина отдала приказание с достоинством принцессы, так что Гарри при всём своём волнении не мог не удивиться внезапной перемене, которая произошла во всей её натуре.
— Вам, — сказал Гарри, понизив голос, — я готов служить до последней капли крови! Но, прибавил он, голосом, который заставил Нину содрогнуться, — мне ненавистны все другие! Мне ненавистна Америка! Я ненавижу её законы!
— Гарри, — сказала Нина, — ты поступаешь нехорошо, ты забываешься.
— Я поступаю нехорошо... Я? Неправда! Я принадлежу к классу людей, которых поступки в отношении к другим бывают всегда ещё слишком добры. Лучше было бы, если б ваш отец обратил меня в обыкновенного квартерона и заставил бы работать, как негра, это было бы в тысячу раз лучше, чем дать воспитание и предоставить всякому белому полное право топтать меня ногами. Нина помнила выражение лица своего отца, в минуты гнева, и снова была поражена сходством между его лицом и судорожно стянутым лицом Гарри.
— Гарри, — сказала она полуумоляющим тоном, — подумай о том, что говоришь ты! Если ты любишь меня, то успокойся!
— Люблю ли я вас! Моё сердце всегда было в ваших руках! Моя привязанность к вам, как цепь, сковывала меня. Если б не вы, я давно или пробил бы себе дорогу на Север, или нашёл бы могилу на пути к свободным штатам!
— Послушай, Гарри, — сказала Нина, после минутного размышления, — любовь ко мне ни для кого не должна быть цепью: я дам тебе свободу, это верно, как верно и то, что на Небе есть Бог! Я внесу билль об этом в первое законодательное собрание, и уверена, что билль этот будет утверждён: об этом похлопочут мои друзья. Уезжай же, Гарри! Уезжай, как можно скорей!