Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
— Прекрасно, мистер Эдвард Клэйтон, — с одушевлением сказала Нина вставая.— Теперь если вы кончили восхищаться эффектами лунного света, можно спуститься в гостиную, где тётушка Несбит и мистер Карсон давно, я думаю, сидят t^ete-`a-t^ete (с глазу на глаз, бок о бок).
— Бедный Карсон! — сказал Клейтон. — Пожалуйста, не жалейте его! Это такой человек, которому стоит только проспать спокойно ночь, и он примирится с человечеством. Он так простосердечен! И за это я буду любить его. Не понимаю, что с ним сделалось: он никогда не был таким навязчивым и неприятным. В Нью-Йорке мы все любили его: он был любезным, услужливым, сговорчивым созданием, всегда довольным собою и весёлым, знающим все новости. Теперь
— О, нет! Вы уже слишком дурно о нём думаете, — сказал Клейтон.
— Это верно, — возразила Нина, — он напоминает мне одну из тех бойких синих мух, которые жужжат и летают около вас, спокойно гуляют по книге, которую вы читаете, и садятся, где им вздумается. Когда он принимает на себя серьёзный вид и начинает говорить о серьёзных предметах, он, в моих глазах, становится этой мухой, опускающейся на Библию, которую вы читаете, и расправляющей свои крылья. Но пора! Пойдёмте в гостиную и будем утешать это доброе создание.
Они спустились с лестницы, и Нина казалась совершенно другим существом. Никогда ещё она не была до такой степени любезною. Она без умолку говорила, беспрестанно обращалась к Карсону и пела для него любимые его оперные арии, пела тем охотнее, что Клейтон слушал их внимательно. Во время этой дружеской беседы, в дубовой аллее послышался звук лошадиных подков.
— Кто это едет в такую позднюю пору? — сказала Нина и, подбежав к двери, посмотрела из неё. Она увидела озабоченного Гарри и поспешила спуститься с балкона.
— Кто это едет, Гарри? — спросила она.
— Мистер Том, мисс Нина, — вполголоса отвечал Гарри.
— Том! О, Боже! — воскликнула Нина, встревоженным голосом, — зачем он едет сюда?
— За тем же, зачем он ездит и во всякое другое место, — сказал Гарри.
Нина поднялась на балкон и с боязнью смотрела в даль дубовой аллеи, на которой звук лошадиных копыт с каждой минутой становился всё ближе и ближе. Гарри также поднялся на балкон и стал на несколько шагов поодаль от Нины. Через несколько минут, всадник подъехал к крыльцу.
— Эй! Кто там есть? — вскричал приезжий, — поди, возьми мою лошадь! Слышишь ли ты, бездельник?
Гарри оставался неподвижным; опустив руки, он стоял с угрюмым выражением.
— Что же! Разве ты не слышишь? — закричал приезжий громче прежнего, и с резкой бранью, — поди сюда! возьми мою лошадь!
— Ради Бога! — сказала Нина, обращаясь к Гарри, — не заводи здесь сцены. Возьми сейчас же его лошадь! Делай всё, только бы он не шумел.
Гарри быстро сбежал с лестницы, и молча взял повод из руки новоприбывшего.
— Ах, Нина, это ты? — сказал Том Гордон.
И Нина очутилась в грубых объятиях Тома, — и вслед за тем почувствовала поцелуй, от которого пахло ромом и табаком.
— Том! ты ли это? — сказала она дрожащим голосом, стараясь освободиться из его объятий.
— Конечно я! А ты думала кто? Чертовски рад тебя видеть, — а ты? Пожалуй, ты и не надеялась, что я приеду!
— Тише, Том! Пожалуйста! Я рада тебя видеть. У нас в гостях джентльмены, — не кричи так громко.
— Верно, кто-нибудь из твоих поклонников? Ну что же, ведь и я не хуже их! Надеюсь, мы живём в свободном государстве! Я не намерен говорить для них шёпотом. Вот что, Нина Это кажется старая Несбит! — сказал он, увидев подошедшую к дверям тётушку Несбит, — Ало! старая дева, как поживаете?
— Томас, — сказала мистрисс Несбит мягким голосом, — Томас!
— Пожалуйста, не величать меня Томасом, старая кошка! Не смейте говорить мне: тише! Я не хочу молчать. Я знаю, что делаю! Этот
Тётушка Несбит отступила в сторону. Том вошёл в комнату. Это был молодой человек, лет двадцати пяти, и, как по всему было видно, обладал некогда красотою и лица и всей фигуры; но постоянная невоздержность исказила все черты его лица и лишила их всякой грации. Его чёрные глаза имели тот мутный цвет и то озабоченное выражение, которые обнаруживают в молодом человеке сознание своей порочности. Его широкий и высокий лоб, красный и покрытый угрями, его губы, толстые и отвислые, все его движения и манеры служили печальным доказательством, что в настоящее время он находился под влиянием охмеляющих напитков, и при том до такой степени, что потерял уже сознание своих поступков.
Нина следовала за ним, и Клейтон не на шутку испугался при виде страшной бледности её лица. Она сделала безотчётное движение к нему, как бы прося его защиты. Клейтон встал, Карсон тоже и, в течение минуты, все стояли в безмолвном замешательстве.
— Вот это мне нравится, Нина! — сказал он крайне грубым тоном, — что же ты не рекомендуешь меня? Прекрасно ты встречаешь брата, после четырёхлетней разлуки. Чёрт возьми! Рекомендуй же меня!
— Том! Не говори так грубо, — ласковым голосом сказала Нина, взяв его за руки, — вот этот джентльмен, мистер Клэйтон; а это, продолжала она, глядя на мистера Клейтона и говоря взволнованным голосом, — мой брат.
В знак выражения обыкновенной учтивости, мистер Клейтон протянул ему руку.
— Мистер Карсон, — сказала Нина, — рекомендую вам брата.
В голосе и манере, с которыми она произнесла эти слова, было что-то невыразимо трогательное. Это заметил ещё один мужчина, который не был в зале. Гарри, передав слуге лошадь, стоял, прислонившись к дверному косяку и смотрел на сцену. Яркие искры, как от стального лезвия, вылетали из голубых его глаз; каждый раз, когда Нина произносила "мой брат", Гарри удерживал дыхание, как бы стараясь подавить порывы сильного душевного волнения.
— Полагаю, вам очень не нравится такой собеседник, как я, — сказал Том, взяв стул и с шляпою на голове садясь в середине группы. — Но, ведь и я имею такое же право сидеть здесь, как и всякий другой, продолжал он, выплёвывая табачную жвачку к ногам тётушки Несбит. По-моему, родственники должны иметь родственные чувства и радоваться при встрече друг с другом. А вы видите сами, джентльмены, есть ли тут родственные чувства? Вот это моя сестра. Вы поверите мне, если я скажу, что она не виделась со мной в течение четырёх лет! Вместо того, чтобы радоваться, она засела в угол, не хочет подойти ко мне, боится меня, как чумы. Поди же сюда, моя кошечка, и сядь ко мне на колени. Он сделал движение, чтоб привлечь Нину к себе. С выражением ужаса, Нина сопротивлялась, глядя на тётушку Несбит, которая, будучи ещё более испугана, сидела на диване, поджав ноги. Том в её глазах был хуже бешеной собаки. Обе они имели основательную причину ужасаться. В них ещё живо сохранились воспоминания о жестоких домашних ураганах, разражавшихся над всем семейством, когда Том Гордон возвращался домой. Нина помнила град проклятий и брани, ужасавший её, когда она была ещё ребёнком; помнила время, когда отец её, бледный как смерть, склонив голову на руку, вздыхал тяжелее, чем вздыхает отец, потерявший своего единственного сына. Поэтому нисколько не удивительно, что Нина, всегда неустрашимая и находчивая, сделалась вдруг боязливою и растерянною при возвращении Тома.