Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
— Я думаю! Правда, по духовному завещанию всё оставлено тебе и душеприказчикам, как ты называешь их; но уж будто и я ничего не значу? Ты очень ошибаешься, если не считаешь меня своим прямым опекуном! Зачем-то я и приехал сюда, чтоб раз навсегда покончить с наглостью этого негодяя!
— С наглостью Гарри? В нём ничего нет наглого. Напротив, он поступает благородно, как джентльмен: все замечают это.
— Благодарю! Вот это мне нравится, Нина! Как глупо с твоей стороны употреблять это слово в отношении к негру. Хорош джентльмен! Конечно, разыгрывая джентльмена, станет ли он заботиться о твоих выгодах? Подожди немного, и ты сама увидишь, в каком положении находятся твои дела. Отчего все эти
— Прошу тебя, Том, не говори мне об этом! Я не вмешиваюсь в твои дела. Пожалуйста, предоставь мне право управлять и моими по моему усмотрению.
— А кто этот Клэйтон, который шатается здесь? Уж не думаешь ли ты выйти замуж за него?
— Не знаю, — сказала Нина, — Ну так я знаю: он мне не нравится, и я ни за что не дам тебе согласия на этот брак. Вот другой, совсем иное дело, — тот вдвое достойнее. Это богатейший человек в Нью-Йорке. Мне говорил об нём Джо-Снэйдер. За него ты можешь выйти.
— Если б он был богаче Креза, я и тогда не пойду за него. У меня ещё покуда нет желания идти замуж; но если захочу, то мне никто не может запретить выйти за мистера Клэйтона, — сказала Нина, и по лицу её разлился яркий румянец. — Ты не имеешь права распоряжаться моими делами; — скажу тебе откровенно, Том, что я не хочу и не буду слушать твоих приказаний.
— В самом деле? Посмотрим! — сказал Том.
— Кроме того, — продолжала Нина, — я желаю, чтоб ты оставил здесь всё в покое и помнил, что мои слуги — не твои, и что ты не имеешь права проверять их действия.
— Увидим, будут ли твои слова согласны с моими действиями! Ты не забудь, что я смотрю на положение плантации моего отца не исподтишка, не как чужой человек. Если твои негры не хотят смотреть в оба, то и они узнают, и притом очень скоро, господин ли я здесь или нет,— особливо этот Гарри. Если эта собака осмелится не слушать моих приказаний, я влеплю ей пулю в голову так же легко, как в голову дикой козы. Пусть эти слова послужат тебе предостережением.
— О, Том! зачем говорить такие вещи! — сказала Нина, начиная не на шутку тревожиться. — Неужели тебе нравится огорчать меня?
Разговор был прерван приходом Мили.
— Мисс Нина, я стану крахмалить сегодня платье мисс Лу, не угодно ли отдать мне и ваши вещи.
Радуясь случаю прервать разговор, Нина убежала в свою комнату; за ней последовала и Мили и, затворив дверь, заговорила с Ниной таинственным тоном.
— Мисс Нина! Нельзя ли вам отправить Гарри куда-нибудь с поручением, дня на три, пока не уедет мистер Том.
— Но какое право, — сказала Нина с ярким румянцем, — какое право имеет он предписывать законы моим слугам или мне, и вмешиваться в здешние распоряжения?
— Теперь, мисс Нина, бесполезно рассуждать о правах. Мы должны делать, что можем. Так ли мы делаем или нет, это опять другая статья. Дело в том, дитя моё: Гарри у вас правая рука, и не то что мы; он не гнётся перед ветром. Он вспыльчив; теперь он точь в точь, как бочонок, наполненный порохом; а масса Том, то и дело, что поджигает его. Как вы хотите, моя милочка, а мне кажется, что это не обойдётся без чего-нибудь ужасного.
— Неужели ты думаешь, что он осмелится...
— Ах, дитя моё, не говорите мне! Осмелится? Конечно, осмелится! К тому же молодые люди имеют множество случаев оскорбить беззащитного и вывести из себя. А если ни тело ни душа не в состоянии будут вынести оскорбления, если Гарри поднимет свою руку, тогда масса Том застрелит его! Пока ещё ничего не сказано, ничего и не сделано. А после уж будет поздно: тогда уж ничем не поможешь. Вы не захотите заводить судебного процесса с родным братом, а если и заведёте, то всё же не возвратите жизни
Бледная и трепещущая, Нина спустилась в маленькую комнату, куда через несколько минут вошла Мили вместе с Гарри.
— Гарри! —сказала Нина, взволнованным голосом, — возьми лошадь и свези письмо на плантацию дядюшки Джона. Гарри стоял, сложив руки на груди и потупив взоры. Нина продолжала:
— Я нахожу необходимым, Гарри, удалить тебя отсюда дня на три, или даже на неделю.
— Мисс Нина, — сказал Гарри, — теперь наступили на плантации безотлагательные работы, требующие строгого надзора. Несколько дней небрежного присмотра могут произвести большие убытки, и потом будут говорить, что я пренебрегал своим делом, ленился и разъезжал без всякой цели по округу.
— Если я посылаю тебя, то принимаю на себя всю ответственность и всякие убытки. Дело в том, Гарри, я боюсь что у тебя не достанет терпения оставаться здесь, пока Том гостит у меня. Откровенно скажу тебе, что я боюсь за твою жизнь! Если ты уважаешь меня, то, пожалуйста, распорядись, как можно лучше, работами, и сейчас же удались отсюда. Я скажу Тому, что послала тебя по делу, и между тем напишу письмо, которое ты должен свезти. Это единственное средство спасти тебя. Том имеет столько случаев оскорбить или обидеть тебя, что наконец выведет тебя из терпения; а мне кажется, он решился довести тебя до этого.
— Уж одно это обидно и оскорбительно, — сказал Гарри, стиснув зубы и продолжая смотреть в землю, — что я должен бросить всё, и бросить только потому, что не имею права защищать вас и ваши интересы.
— Жаль! Очень жаль! — сказала Нина. — Но, Гарри, не теряй времени на подобные размышления, уезжай отсюда, как можно скорее. — И Нина ласково взяла его за руку. — Ради меня, Гарри, будь добр, будь благоразумен.
Комната, где они стояли, имела продолговатые окна, которые, подобно окнам залы, выходили на балкон и на песчаную дорожку, окаймлённую кустарником. В то время, когда Гарри стоял в раздумье, он вдруг вздрогнул, увидев на дорожке Лизетту с небольшой корзинкой, в которой лежали только что выглаженные дамские уборы. Её статную, маленькую фигуру обхватывало лёгкое голубое платье; снежной белизны платок наброшен был на её грациозный бюст, другой такой же платок накинут был на руку, которою Лизетта поддерживала на голове корзинку. Она весело шла по дорожке, напевая какую-то песенку, и в одно и то же время обратила на себя внимание Тома Гордона и своего мужа.
— Клянусь честью, я в первый раз вижу такую милашку, — сказал Том, сбегая с балкона на встречу Лизетте. — Здравствуй, моя милая.
— Здравствуйте, сэр, — отвечала Лизегта своим обычным весёлым тоном.
— Скажи пожалуйста, моя милая, чья ты такая? Мне кажется, я никогда не видал тебя в этом месте.
— Извините, сэр, я жена Гарри.
— Вот что! Гм! У него чертовски хороший вкус, — сказал он, фамильярно положив руку на плечо Лизетты.
Плечо было отдёрнуто в то самое мгновение, как рука Тома прикоснулась к ней и Лизетта, с видом негодования, делавшим её ещё прекраснее, быстро перебежала на другую сторону дорожки.