Древнерусская Игра - Много шума из никогда

Миронов Арсений

– А меня зовут Берубой.
– Темный человек снова поклонился и, спрятав улыбку в уголки глаз, добавил: - Я сам никакой не князь, а человечишка простой буду. Пословный я человек. Весточки развожу.

"Почтальон, значит", подумал я и коротким движением длани вырвал у него бересту. Развернул в пальцах - и обиделся: разумеется, я не мог разобрать ни слова. Это даже не глаголица. Снова мазки осциллографа.

– Прочитай-ка мне.
– Я вернул темному почтальону записку. Берубой торжествующе покосился на неподвижного десятника Оле и снова присел на березовый

ствол, вглядываясь в надпись. Очевидно, сидя ему ловчей читалось.

Болярину Катоме Дубовыя Шапка купца Алыберскаго саула слово.

Аз купец алыберский Саул Сутра прошел тремя лодьями Жиробрег-Град ныне входяй в воды твоея реки прозванием Керженец. Везу товар заморский знаемый. В три дни буду у тебя во Властов-Граде торговлею. Пропуска прошу и милости Саул Леванидов сын Алыберски купец. Ведая про разбои многие на реках, прошу бы мне встречу охранную выслать, помня драгоценные мои товары.

Писано в Жиробрег-Граде толмачем Ноздрятою.

Вестовому человеку плачено в полдороги три кун.

Я покачал головой. Неужели ради этого стоило, рискуя жизнью, останавливать на полном скаку две дюжины тяжело-вооруженнык всадников? Ощутив мое разочарование, Берубой вскочил - серый взгляд блеснул совсем тревожно:

– Ты уж прости, княже Лисей, что я путь-дорожку тебе березовой лесиной перегородил.
– Он сокрушенно тряхнул головой, и тугой хвост светлых волос мотанулся на затылке.
– Однако дело поспешное. Поезд-то купецкий уже разбитчики бьют! Рогволод-княжич со братвой своей! Своими глазами видел! Здесь недалече совсем... Уж и лодьи алыберские подожгли, злотворцы! Разбой на твоих реках, княже!

Скучно, подумалось мне. Плывет себе восточный купец на Русь с товаром. Ну, напали на него местные разбойники. Алыбер - значит, грубо говоря, грузин. С Кавказа то есть. Православный, кстати говоря...

Стоп. Православный. Здесь, в десятом веке некрещеной Руси - живой православный человек! И на него напал какой-то гнусный языческий разбойник! Медлить нельзя: наших бьют. Решение было принято мгновенно.

– Укажешь ли путь к реке?
– Я посмотрел в стальные глаза Берубоя. Воля мне покарать разбитчиков и купцу помочь. Однако пути не ведаю, а потому зову тебя в проводники. Но гляди - коли обманешь, до утра тебе не дожить...

Вместо ответа Берубой не торопясь обернулся к лесу, приложил ладонь ко рту и приглушенно просвистел трижды. Из трескучего волнения лещины на дорогу выбрался огромный желтый жеребец без седла - даже среди греческих лошадей он казался гигантом. Черная кобылка переднего катафракта потупилась.

– Ово есть мой комонек добрый, послушливый.
– Берубой потрепал животное по загривку.
– Пора в путь, княже Лисей, - инако не застанем в живых купца-то!

Конечно, это может быть ловушкой... сейчас он заведет нас сусанинскими тропами в чащу леса... Очень может быть. А главное, цель ясна: задержать мой карательный отряд на пути к Тверятиной заимке. Чтобы узолы и стожаричи благополучно успели встретиться в чистом поле и взаимно сократить популяции.

С другой точки

зрения... Надо спешить. Жизнь одного крещеного человека важнее судеб целого языческого племени. Жестом подозвав десятника, я негромко объяснил ему новую задачу, быстро проговаривая маслянистые греческие слова.

– Но... высокий князь! А как же бунтовщики-узолы?
– попытался остановить меня Александрос Оле. Поздно: я уже воткнул шпоры в тело своей кобылы. Берубой тоже не торопясь взобрался на спину мерина - и "послушливый комонек" обрушился с места в тяжкий галоп, мгновенно вырываясь в голову кавалькады.

Недолго еще конная дюжина неслась сквозь сосняки по наезженному шляху - пришлось вскоре сорваться с дороги в сторону, по редколесью - вправо от дороги, на юг. Лошади пошли тише, катафракты опустили копья, чтобы не задевать ветвей. Мои греки как-то сразу притихли, один за другим перебрасывая со спины на грудь небольшие всаднические арбалеты. Алесандрос Оле догнал меня и повел лошадь рядом, косясь на каждое дерево и приподнимая на локте тяжелый щит.

Солнце медлительно садилось в черную паутину крон, вызолачивая сосновые верхушки. Душной и липкой волной ударил комар - мошка полезла в щели доспехов, облепила немигающие темные глаза в прорезях шлемов. Из-под земли проступил теплый туман, растекся по опавшей хвое между корней, скрадывая удары копыт.

Земля под копытами стала склоняться вперед и вниз - начинался, наверное, пологий спуск к реке. Желтое пятно впереди - жеребец Берубоя остановилось. Почтальон обернулся, взглядом отыскивая меня в броненосной толпе.

– Отсель до реки с треть поприща станет, - громко сказал он и смахнул мошку со лба.
– Край лесу близенько - вона, где просвета впереди. А дале безлесый спуск до воды, открытая пойма. Туда верхами нельзя - заметят нас.

Никакого шума битвы с реки не доносилось. Может быть, схватка уже закончилась? В любом случае глупо было идти напролом, не разведав обстановки.

– Дюжина останется здесь, - сказал я десятнику по-гречески.
– Мы со славянином вдвоем отправимся вперед: посмотрим, что там происходит.

– Это слишком опасно.
– Александрос вскинул голову.
– Дозволь мне ехать с тобой.

– Мы пойдем пешком, налегке.
– Я постарался улыбнуться по возможности более спокойно.
– Твой доспех слишком тяжел, добрый Александрос. Ты не сможешь двигаться быстро. Прошу тебя остаться с дюжиной и ждать. Если возникнет опасность, я подам сигнал - и ты поведешь катафрактов в атаку на разбойников.

– Я не верю этому славянину, - тихо сказал десятник.
– Дозволь мне хотя бы обыскать варвара.

– Не могу отказать тебе в этом удовольствии, - усмехнулся я, спускаясь с лошади на землю.

Берубой с ошарашенной улыбкой стойко выдержал обыск.

– Ох, еще поскребите мне спинку-то!
– только и сказал он, когда два рослых катафракта ощупывали его с ног до головы.

Я расцепил на плече бляху дорожного плаща, свернул его и бросил поперек седла. Вот моя цепь, мой кинжал... Я готов.