Древнерусская Игра - Много шума из никогда
Шрифт:
Он круто обернулся: свет факела шарахнулся о стены, отсветы забегали по глинистым сводам подполья... почудилось, будто в пыльном тяжком воздухе мелькнула неожиданная интонация влекущего запаха! Так и есть: у дальней стены выступил из темноты невысокий корявый столик, увязший ножками в паутине, а на нем - приземистая круглая лепешка. Данила радостно прыгнул к столику, впился жадными когтями в хлебушек... и замер: лепешка лениво расползлась надвое, открывая губчатое ржаное нутро - в лицо мягко, сонно пахнуло свежим медом.
Данила был голоден, но пошевелиться не мог. Лепешка была разрезана его собственной рукой: вдоль, чуть наискось и не до конца, чтобы держались
Он сидел перед столиком на корточках, удерживая в обеих руках ржано-медовую мякоть... с каждым вдохом тонкая медовая отрава проникала в него, и от густого аромата начинало сладко звенеть в носу. Он догадывался, что с ним происходит в эту минуту, - медленно, словно принюхиваясь к незнакомому ощущению, он осознавал свою новую жизнь. Он ловил ее в отголосках густого, многоречивого воздуха, в глухих перепадах подземной тишины, в самом течении здешнего необычного времени. Ему показалось: даже темнота теперь выписана чуть ярче, чем в прошлой жизни - будто толстой кистью подчеркнуты тени и гуще размазана по полумраку сизая гуашевая плесень. С каждым новым вдохом этого упоительного воздуха чуждая жизнь проникала в него, и он чувствовал, что влюбляется в теплую, чуть аляповатую стилистику момента... И пронзительная мысль, которой он поначалу страшился, стараясь не продумывать вслух, теперь казалась совсем привычной: да, это его собственная берлога. Весь этот подвал с его сундуками, оружием и вентиляцией.. Вот почему так преданно, как старого друга, встретил Данилу обоюдоострый клинок.
III
Я выйду пройтись в Латинский квартал,
Сверну с Трафальгар на Невский с Тверской...
"Аквариум"
Даниле вдруг стало тесно в его звериной норе снаружи небось бьет ключом многокрасочная средневековая жизнь: пируют гордые князья, праздничные толпы собираются к обедне, в церквах гремят басы усердных диаконов... На рынках торгуют медами, забраживает на солнцепеке ягода в туесах, девки пробуют тонкими пальчиками малинку... Данила заторопился: сдерживая легкое дрожание пальцев, бережно опустил медовую лепешку в объемистую холщовую торбу, извлеченную из пыльных недр сундука, наугад выдернул из колючего вороха оружия легкий охотничий топорик, сунул раскрашенной ручкой за пояс... Пора на свет Божий: тяжелая крышка люка в потолке неохотно сдвинулась набок - сквозь ударившие струи ослепительного солнца, навстречу обрывающимся вниз сухим потокам пыли, песка и золы, весело жмурясь и отпихиваясь коленями от земляных стенок подполья, Данила полез наружу.
Он не успел ничего разглядеть - только кинжальный солнечный огонь полуденного зноя в небесной выси - и тут же обрушилась в лицо теплая волна едкой пыли: пепел! Вот отчего так тяжко поддавалась крышка, придавленная сверху толстым слоем золы, вот откуда запах гари! Отплевываясь и сбивая с плеч пепельный налет, Данила отбросил крышку и с удивлением глянул снизу на массивные обугленные бревна, наваленные поверх входа в подполье - черные выгоревшие балки, обросшие дымящейся сединой и еще гудевшие от внутреннего жара... Легко подтянув на цепких лапах окованное железом тело, Данила выбрался из горловины колодца -
"Враги сожгли родную хату", - весело подумал Данила. Он сразу понял, что это был его дом. Но почему-то не было грусти: наоборот, он находил какую-то задорную необычность в том, чтобы проснуться на дне пожарища. Стоило ли жалеть дом, в котором никогда не жил? Грустно бывает, когда вместе с жилищем пламя сжирает твою память, твою прошлую жизнь, обитавшую в этих стенах... а у Данилы не было прошлого. Он не чувствовал горечи - зато давно уже учуял запах паленой кожи: угли под ногами разъедали подошвы сапог.
В поисках проплешин сырой земли в этом золистом море тления, он запрыгал через балки - сбоку из-за полуразваленного остова печи выглянуло что-то темное и приземистое, похожее на... кузнечную наковальню. Поспешно, будто по раскаленному песку, Данила доскакал до железной чушки и с ходу забросил задницу на прохладный металл: надо посидеть и обдумать обстановку. Обстановка в целом нравилась Даниле. Дом сгорел - но осталось подземелье, набитое оружием и прочими сокровищами. Кроме того, выжил и сам Данила видимо, лишь потому, что вовремя спустился в подпол пересчитать наличные деньги.
Дом построим заново, это не вопрос. Вопрос в другом: почему старый-то сгорел? Хорошо, коли он сам с перепою забыл лучинку загасить... А что, если - Данила поежился, вдруг вспомнив Радая Темурова и его симпатичных, темпераментных соотечественников. Нет, нет... едва ли. Есть надежда, что поджоги и прочие кавказские прелести остались наконец в прошлом. Точнее - в будущем. Здесь, на Руси, не бывает выстрелов из проезжающего мимо "мерса". Здесь враг не живет с тобой на одном этаже - его знают в лицо и бьют всем миром, медленно и сосредоточенно, ежегодно ополчаясь под Спасовы знамена и методично выжигая кочевья, как сухостой по весне.
Он усмехнулся вдруг, представив, как выглядит со стороны: здоровый громила в клочьях кольчуги, эдакая гора колючего железа, обросшая остриями мечей, лезвиями топоров и кинжалов - сидит, подогнув ножки, на кузнечной наковальне, как на унитазе, - и размышляет. А вокруг - широкое пепелище, еще дальше - незнакомый лес начинается, звенит птичьими криками и весь переливается зелеными волнами трепещущих бликов, ясными травяными запахами... Данила задрал сожмуренную морду к солнцу - сквозь ресницы он видел только жаркий сгусток раскаленного лета в вышине, пульсирующее облако света, неожиданно вызолотившее прядь его серых волос, налетевших в лицо... Ровный солнечный ветер, повернув с леса, разогнал едкую завесу дыма и коснулся лица влажным сладострастным запахом скользких и свежих липовых листьев, таинственной почвенной сырости и крапивного сока... Вот так и просидел бы всю жизнь, не открывая глаз, медленно подумал Данила.
И вдруг вскочил на ноги - глаза широко раскрыты, и рука уже на полпути к рукояти меча, а в голове легкий звон ужаса: в трех шагах от наковальни из-под обрушившихся прогоревших бревен - что это? Сапоги? Так и есть Данила метнулся, зачем-то пригибаясь к земле, туда, где из кучи угольев торчали страшно скрюченные, почерневшие... Господи, это же человек...
Данила понял, что сейчас внутри что-то разорвется тучей болезненных колких осколков, и сквозь рев собственной крови в мозгу он начал медленно, как кобру за хвост, вытаскивать на поверхность сознания эту безумную мысль: обгоревший труп под завалом дымящихся бревен... Кто-то из ребят. Кто-то из наших...