Древний рим — история и повседневность
Шрифт:
38. Руины императорских терм в городе Августа Тревиров (ныне Трир в ФРГ). Ок. 300 г.
36. Аподитерий в Форумных термах в Геркулануме
41. Пригородные термы в Геркулануме
Развитие водоснабжения в Риме, таким образом, предстает перед нами как частное, повседневное проявление общей закономерности. В этой области особенно ясно видно, как патриархальная бедность и "нравы предков" уступают место прогрессу, цивилизации, как
Бичом римского водоснабжения всегда была кража воды. Основной наш источник - книга Юлия Фронтина "О водопроводах города Рима" [99] , - содержит бесконечные жалобы по этому поводу. А ведь в той же книге говорится, что ко времени ее написания, то есть к принципату Нервы (96-98 гг.), все граждане Рима были обеспечены водой. Кто же крал и, главное, зачем? И как вообще могли существовать кражи при фантастическом изобилии воды? При том же крайнем изобилии чем можно объяснить упорное ограничение воды, подаваемой в частные дома? Включение домов в систему городского водоснабжения производилось в Риме отнюдь не автоматически, а в виде привилегии данному домовладельцу, каждый раз по особому разрешению. Если воды с избытком хватало и она в принципе могла подаваться в дома, то зачем сохранялся и даже рос уличный водоразбор? В Москве в 1925 г. было 324 уличных водоразбора, в Риме в 98 г. н.э.
– 591, хотя воды здесь было больше, а населения вдвое меньше. Почему таким благополучным, полностью обеспеченным и, в сущности, второстепенным участком коммунального хозяйства города, как бытовое водоснабжение, в Риме ведали высшие магистраты?
99
В дальнейшем все цитаты, выдержки из документов, все цифровые и фактические данные, источник которых специально не оговорен, взяты из этого сочинения и приводятся без указания главы и параграфа.
Полной загадкой представляется крайнее - хочется сказать: демонстративное - техническое несовершенство водопроводной сети Рима, резко контрастирующее с высоким инженерным уровнем акведуков. Каждый из семи главных водопроводов, в конце I в. н.э. подававших в Рим воду, соединялся своей особой системой проложенных под землей труб со своими же разбросанными по городу водораспределительными сооружениями, так называемыми сastellum'ами, которых всего было 247, от 14-ти до 92-х на каждый водопровод. От каждого castellum'a к разным центрам потребления воды в свою очередь шли не сообщавшиеся между собой линии подземных труб. В итоге под улицами города перекрещивались, сталкивались, разбегались 988 независимых друг от друга водопроводных сетей! Надо ли удивляться, что вероятность аварий на линиях была очень высока, а обнаружить аварию было головоломно трудно, что для обслуживания и эксплуатации требовался штат в 700 человек, и стоило все это очень дорого. Римляне тем не менее упорно держались за эту явно нерациональную систему. Очевидно, она покоилась для них на каких-то основаниях, более важных, чем экономия средств или удобство эксплуатации.
Наконец, не поддается логическому объяснению и тот факт, что жители империи, уже с I в. н.э. прекрасно умевшие изготовлять краны [100] , почти ими не пользовались, и поступавшая в города вода текла непрерывным потоком из домашних водопроводов, из уличных колонок и фонтанов, переполняла бассейны, лилась на землю и, доставленная с таким трудом в город, ежедневно тысячами тонн уходила без всякой пользы в канализацию [101] и реки. Это было не упущение, а принцип: в сенатусконсульте 11 г. до н.э. говорилось, что главная задача сенатора, ответственного за римские водопроводы, - "прилагать величайшее тщание к тому, чтобы в уличных бассейнах вода изливалась днем и ночью"
100
О кранах идет речь в цитированном выше 86-м письме Сенеки (§6). Технический рисунок великолепного крана из дворца Тиберия на Капри приведен в кн.: Neuberger A. Op.cit., р.440; ср.: Fietz W. Op.cit., p.71ff. Примечательно, однако, что кран обозначался ученым греческим словом "эпитонион", то есть не был для римлян ни исконным, ни привычным приспособлением. Римляне, по-видимому, не знали сальника, краны же их были устроены так, что ограничивали течение воды, но не могли перекрывать струю полностью.
101
Даже в общественных уборных, крайне распространенных в городах империи, вода не перекрывалась и текла под сиденьями непрерывным потоком.
Эти особенности римского водоснабжения не так нелогичны, как кажется. Просто они связаны не с процессом распада общины под влиянием роста общественного богатства, а отражают иную закономерность и растут из иной системы взглядов, всегда в Риме дополнявшей первую. Познакомиться с ней лучше всего, проанализировав раздел ,"Дигест", который называется "О воде и задержании дождевых вод" [102] .
Хотя
102
Дигесты, 39,3.
45. Цистерны для сбора дождевой воды на одной из вилл на острове Капри
"Дигесты" представляют собой свод положений римского права, которые в разное время были выдвинуты наиболее авторитетными римскими юристами и вошли в практику судопроизводства. По самому своему характеру, таким образом, тексты "Дигест" отражают разновременные пласты римского правового сознания, амальгамированные единой правовой системой империи во II-IV вв. н.э. В разбираемом разделе эта многослойность выступает особенно отчетливо. Речь в нем идет о судебных претензиях, которые может (или не может) предъявлять владелец земельного участка своим соседям, если их действия по использованию почвенных вод или по задержанию дождевых нанесли ему ущерб. По самой сути дела при этом в центре внимания оказывается вопрос о взаимных обязательствах членов сельской общины, о степени их солидарности и допустимых отклонениях от нее. Целый ряд текстов, вошедших в данный титул и извлеченных из сочинений юристов I-II вв..фиксирует реальные и развивающиеся отношения этой эпохи - далеко зашедшее отчуждение общинников друг от друга и ограничение их взаимных обязательств принципом непричинения вреда: "Никого нельзя принуждать, чтобы он заботился о пользе соседа, но только чтобы не чинилось ни ущерба, ни препятствий тому, кто действует в согласии с законом".
Последовательное проведение этого принципа, однако, оказывалось в условиях сельской общины немыслимым. Когда, например, человек, копая свою землю, изменял русло протекавшего по ней ручья, в результате чего вода переставала орошать участок соседа, то последний не имел права возбуждать дело в суде, "если намерение изменившего русло состояло не в том, чтобы принести ущерб соседу, а в том, чтобы улучшить свое поле". Отправным моментом судебного разбирательства здесь, как и в других текстах данного раздела, признается чистота помысла. Пусть я фактически повредил соседу, но если очевидно, что я сделал это без злого умысла, то поступок мой неподсуден - верность традиционно общинному ходу мысли, обязательной соседской приязни важнее реальных, материальных последствий моего поступка. За группой земельных собственников, из которых каждый преследует свои выгоды и не ограничен ничем, кроме как правом другого точно так же преследовать свои, здесь все время ощущается единый коллектив общины, прошитый скрепляющими его нитями традиции, солидарности, взаимных обязательств, неразрывности хозяйственных интересов. Это положение становится особенно ясным во втором пункте анализируемого титула "Дигест".
Здесь рассматриваются случаи, когда естественный или искусственно созданный рельеф земельного участка, расположенного выше по склону, препятствует проникновению воды на ниже расположенный участок, а будучи разрушен или изменен, ведет, наоборот, к пересыханию участка, лежащего выше, или к переувлажнению того, который лежит ниже. Мнение большинства цитируемых юристов состоит в том, что возникшая таким образом ситуация не подлежит судебному разбирательству. "На ниже расположенных участках и всегда лежит повинность (servitus), состоящая в том, чтобы принимать в себя воду, естественным образом стекающую сверху. . . Природные особенности поля надо сохранять неизменными, и тому, кто живет ниже, - поступаться своими выгодами в пользу живущего выше (semper inferiorem superiori servire), принимая проистекающие отсюда неудобства как естественные". Здесь обнажена самая основа римско-общинного мировосприятия: уважение к данности, к миру природы и человека такому, каким он сложился, причем в эту его неизменно данную структуру входит в качестве абсолютно естественного элемента иерархия. Одни живут выше, владеют лучшими землями, другие - ниже, земли у них хуже, но - semper inferiorem superiori servire... Эти отношения закреплены обычаем и традицией, они важнее письменного закона, универсальнее его и определяют положение во всех тех случаях, которых закон предусмотреть не может: "Если положение поля не определено законом, то давность рассматривается как заменяющая его... Повинность, отправляемая давно и вошедшая в привычку, считается как бы установленной юридически".
Отношения господства и подчинения, пронизывающие этот мир, не воспринимаются как несправедливость. Напротив того, они выражают ту структурность бытия, которая составляет залог его справедливости. Справедливость присуща природному устройству общинного мирка, ибо "ниже расположенный участок за те выгоды, которыми он поступился, должен иметь от участка, лежащего выше, какое-либо иное возмещение: так, хотя воды, стекая на него, причиняют ему ущерб, но с ними же перемещается вниз и наиболее плодородная почва".
Там, где природа не обеспечивает справедливости, об установлении ее заботится закон: если условия эксплуатации нижнего участка гарантированы специальным правовым документом, а верхний участок особенно обилен водой, то владелец нижнего имеет право сооружать завалы и рыть каналы на непосредственно ему не принадлежащем верхнем участке. В пределах общины, другими словами, частная собственность на землю не абсолютна, интересы общинного общежития сильнее ее и вносят в нее определенные коррективы.