Древний рим — история и повседневность
Шрифт:
Но при этом в разгар очень трудной для Рима второй Пунической войны (218-201 гг. до н.э.) народное собрание приняло закон против роскоши. Женщинам запрещалось носить драгоценности больше чем на пол-унции золота, появляться в цветных одеждах и пользоваться повозками. Закон просуществовал долго после конца войны, полностью исполнялся, и отмена его вызвала неодобрение значительной части граждан и сенаторов. Моральная санкция, в нем заложенная, для таких людей существовала раньше и продолжала жить еще очень долго: традиция сохранила сведения о крайне скромных средствах и образе жизни старых римских аристократов и полководцев [46] ; еще в конце II в. до н.э. в Риме не было частных домов, которые стоили бы больше шести тысяч сестерциев [47] .
46
Трижды консул (в 290, 275 и 274 гг. до н.э.) Маний Курий Дентат собственноручно обрабатывал свой надел и ел из деревянной посуды (Валерий Максим, IV, 3, 5). Знаменитый полководец и консул 282 г. до н.э. Квинт Фабриций настоял на изгнании
47
См.: Веллей Патеркул. Римская история, II, 10.
Выше упоминалось о том, какую жуткую картину римского общества живописуют речи Цицерона. Но даже среди них выделяется "Речь в защиту Клуенция Габита" - история матери, женившей на себе мужа своей дочери, а затем его убийцу, до этого женатого пять раз и избавлявшегося от своих жен с помощью разного рода преступлений, отравившей своего мужа-убийцу и затем обвинившей в этом отравлении собственного сына. Последовавшие за этим процессом десятилетия гражданских войн знали истории и почище. Казалось, ничего не осталось от морали, человеческой солидарности и pietas в этом обществе, утратившем все свои былые устои. Но характеристики общества, содержащиеся в немногих сохранившихся судебных речах, избирательны; массовый материал заключен в десятках тысяч надписей, которые ставили римляне на могилах и в которых они рассказывали жизнь свою и близких, делились своими убеждениями и верованиями.
Здесь мы знакомимся с людьми, жившими на одной земле с матерью или отчимом Клуенция Габита и им подобными, но в то же время существовавшими как бы в другом мире. Вот эпитафия обычного, одного из тысяч, воина в армии Октавиана Августа:
"Гай Кастриций Кальв, сын Тита, военный трибун из Стеллатинской трибы, земледелец и хороший господин добрых отпущенников - тех особенно, которые толком и честно возделывают свои поля и которые - для земледельца это главное - самостоятельны, зажиточны и ведут хозяйство как надо. Если кто хочет жить дельным и свободным человеком, пусть следует таким правилам: самое первое - чтить богов, людей и заведенный порядок, не желать зла тому, кто выше тебя, уважать родителей... Кто не будет вредить другим и останется верным долгу, проживет жизнь в спокойной радости, не зная обид, честную и веселую" [48] .
48
Корпус латинских надписей, XI, 600. Перевод и комментарий см. в кн.: - Машкин Н.А. Принципат Августа. М.
– Л., Изд-во АН СССР, 1949, с. 302.
В латинском тексте этой надписи встречаются все те слова, на которых, как мы видели, зиждилась консервативная мораль гражданской общины - libertas, pietas, fides. И те же основополагающие ценности общины - virtus, fides, pietas,– казалось бы, давным-давно исчезнувшие из этого распавшегося мира, воплощены в жизни современницы Кальва - римлянки, имени которой мы по-настоящему не знаем, хотя у исследователей принято называть ее Турией. Муж посвятил ей большую, хорошо сохранившуюся надпись [49] , из которой встает образ женщины, полностью соответствующий староримскому идеалу - верной семье, проявившей ум, волю и твердость в превратностях гражданских войн, мужество в личных невзгодах. Но "Эпитафия Турий" примечательна еще и тем, что в образе героини совершенно не ощущается жесткости, суровости, переходящей в жестокость, которая характеризовала римлян архаической поры и выражала примитивность их общества и их личности. Она внутренне сложна, знает, что такое нежность и что такое скорбь, как знает их и ее муж, автор надписи. Духовный склад их обоих - результат долгого духовного развития римского мира, показывающий, что эволюция его не сводилась к разрушению, предполагала его, но допускала и сохранение былых ценностей, облагороженных и обогащенных. Нет, римляне были правы: развитие их гражданской общины было не только и не всецело дисгармоничным, в его структуре консервативные моменты и моменты разложения сосуществовали, дополняли и в конечном счете уравновешивали друг друга.
49
Избранные латинские надписи, 8393 (Берлин, изд. Дессау, 1954); см. также: Durry M. Elogе funebre d'une matrone romaine. Paris, 1950.
Этот тип исторической жизни, при котором ее противоречия не разрешаются рождением принципиально нового общественного устройства, а пребывают в некоторой неразрешенности, в своеобразной дисгармонической гармонии, и составляет то неповторимое качество античной культуры, которое, вслед за Гегелем, принято обозначать словом "классический" [50] .
Исторической основой классического строя существования в Риме была, как мы убедились, римская гражданская община, и поэтому жил он до тех пор, пока жила она. Судьба же ее была несколько иной, чем судьба всех других античных полисов. Она с самого начала своей истории вела победоносные войны, раздувалась,
50
См.: Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика. Т. II. М., "Искусство", 1969, с. 139 и 149; ср.: Он же. Феноменология духа.
– Соч., т. 4. М., 1959, C. 136-156.
Слом этот, однако, почти не коснулся идеологии и общественной морали, которые в течение еще столетия или полутора продолжали быть ориентированными на полис и его каноны. Сами императоры упорно представляли свою власть как власть римского должностного лица, обычного гражданина республики, в руках которого лишь благодаря его личным заслугам, доверию сената и народа оказались сосредоточенными несколько магистратур. Представление о том, что Рим принцепсов - это тот же древний город-государство, лишь возросший, усовершенствованный и украшенный, форма не ломки, а продолжения его духовных традиций, лежало в основе всей официальной идеологии ранней империи и произведений искусства, великих и заурядных, ее выражавших: "Энеиды" Вергилия и "римских од" Горация, музея под открытым небом, в который Август превратил римский Форум, и "Римской истории" Веллея Патеркула. Вся идеология сенатской оппозиции императорам, консервативных элементов в провинциях, большинства историков и мыслителей, описывавших происходящие перемены, строилась на наборе ценностей гражданской общины, хотя почти всем было ясно, что сама община ушла в невозвратное прошлое.
Это положение, на первый взгляд представляющееся парадоксальным, объяснялось тремя причинами.
Первая состояла в том, что распад гражданской общины города Рима представлял собой факт, во многом исключительный, и протекал он на фоне сохранения полисного строя жизни, неотъемлемого от античности вообще. Втянутые в описанные выше кризисные процессы, разлагаясь и распадаясь, полисы тем не менее и выживали, и росли, и массами возникали заново - из воинских лагерей, из племенных центров, из выгодно расположенных деревень. Поэтому непреложность полисных норм существования сохранялась, и сознание ее питало идеологию римлян на протяжении по крайней мере всего I в. н.э.
Вторая причина заключалась в том, что империя возникла из земель, покоренных Римом, и народов, плативших Риму подати, подчиненных его политике, привыкших видеть в нем хозяина. Престижем и обязательностью обладали традиции и вкусы, взгляды и обычаи города Рима, взгляды же и обычаи эти еще во многом продолжали корениться в старинном укладе Рима-полиса.
Наконец, третья причина носит общетеоретический характер и в контексте данной книги представляется наиболее существенной. Идеология, общественные реакции людей, традиции и нормы их повседневного поведения не пассивное следствие процессов, протекающих в хозяйственном фундаменте общества, но обнаруживают по отношению к этим процессам значительную самостоятельность. Доказательству этой мысли посвящен один из замечательных документов марксистской теории - так называемые письма против вульгаризации исторического материализма, написанные Фридрихом Энгельсом в 1890-1894 гг. Экономические условия являются решающими, и - писал Энгельс, -
"образуют ту красную нить, которая пронизывает все развитие и одна приводит к его пониманию", но при этом "экономическое положение не оказывает своего воздействия автоматически, как это для удобства кое-кто себе представляет, а люди сами делают свою историю". "Политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и т.д. развитие основано на экономическом развитии. Но все они также оказывают влияние друг на друга и на экономический базис" [51] .
51
Цит. по кн.: К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Т. 1. М. "Искусство", 1967, с. 87-91.
Весь кратко охарактеризованный нами выше исторический процесс развития римского города-государства был обусловлен "в конечном счете" его исходной хозяйственной структурой, его местом в эволюции общественного производства. На этой основе вырастал полис как общественно-политическая организация. Но ни своей хозяйственной структурой, ни этой организацией он далеко не исчерпывался. "Город-это люди", - говорил Фукидид [52] , то есть, добавим мы, особая полисная идеология, социальная психология, система ценностей, устойчивые вкусы и формы жизненной ориентации. Все они также оказывают влияние друг на друга и на экономический базис и образуют в рамках единой системы гражданской общины ряд частных подсистем, друг с другом взаимодействующих и потому друг другу не тождественных, отличающихся каждая своей спецификой и своей относительной самостоятельностью.
52
Фукидид. История Пелопоннесской войны, VII, 77, 7.